Как сильно было то чувство... как сильно...

Алан поймал себя на том, что вспомнил еще кое-что — как бывало твердила ему его бабка, когда он был маленьким: голос дьявола что мед для ушей.

Брайан сказал...

Как же мистер Гонт прошел мимо его сознания? И зачем, ради всего святого, занесло его в такое глухое местечко, как Касл-Рок?

...что мистер Гонт на самом деле вовсе не человек.

Алан неожиданно нагнулся и пошарил на полу возле пассажирского сиденья. На мгновение он решил, что то, что он ищет, пропало — выпало из машины в какой-то момент, когда дверца была открыта, — а потом его пальцы наткнулись на железный предмет. Он закатился под сиденье, только и всего. Алан достал его, вытащил и... голосок его депрессии, молчавший с тех пор, как он вышел из больничной палаты Шона Раска (а может, Алан был просто слишком занят другими вещами, чтобы слышать его), заговорил громким и неестественно веселым тоном.

«Привет, Алан! Привет! Меня что-то долго не было, прости, но вот я снова вернулась, идет? Что это ты там достал? Банку с орешками? Нет — это лишь похоже на банку с орешками, но это не орешки, верно? Это самая последняя штучка, которую купил Тодд в том магазинчике, на Ауберне, точно? Фальшивая баночка орешков «Тейсти-мунч» с зеленой змейкой внутри — папье-маше, обернутое вокруг пружинки. И когда он притащил это тебе со сверкающими глазенками и улыбкой на пухлом личике, ты сказал ему, чтобы он отнес эту дурацкую штуку назад, так? А когда он весь сник, ты притворился, что не замечаешь — ты сказал ему... Дай-ка мне вспомнить. Что ты ему СКАЗАЛ?»

— Что дураки очень быстро расстаются с деньгами, — глухо произнес Алан, все вертя и вертя банку в руках и вспоминая лицо Тодда. — Вот что я ему сказал.

«Точччччно, — подтвердил голосок. — Как же это я могла запамятовать? Хочешь поболтать об испорченном настроении? Святая Луиза! Как хорошо, что ты напомнил мне! Как хорошо, что ты напомнил нам ОБОИМ, верно? Только Анни спасла тогда тот день — она сказала, пускай он купит ее. Она сказала... Дай-ка вспомнить. Что она СКАЗАЛА?»