– Налетели, налетели коршуны-вороны. Рыскали-рыскали вокруг и добрались до старухи. Ищете что, птицы жадные? Крови теплой или мертвечины пахучей?

Молодой монах стал осенять себя святым знамением трясущейся рукой, его примеру последовал и сержант. Волкову тоже стало не по себе от ее мерзкого голоса, но он только сложил руки на груди и стоял, молча разглядывая старуху, а та единственным живым глазом с любопытством смотрела на него.

– А вот и он, черный ворон, вон он каков, глаз недобрый, рука крепкая. Всю жизнь убивал и к нам приехал убивать. Скоро опять убивать будет. Кровь – еда его.

Монах, да и сержант стояли, словно в оцепенении, слушали бормотание ужасной ведьмы, а Волков, видя это, произнес:

– Хватит уже чушь нести. На меня твоя болтовня не действует. – Он глядел ей прямо в глаз.

– Силен, силен коршун-ворон, – продолжала бормотать старуха. – Ни глаза, ни руки не боится.

Она стала чуть раскачиваться из стороны в сторону, завывать и водить перед лицом Волкова лампой, а он наклонился и достал из сапога стилет. Левой рукой схватил старушечью руку с лампой, подтянул ведьму к себе, кончиком оружия коснулся нижнего века здорового глаза и сказал:

– Говорят, что сглаз сразу заканчивается, если вырезать глаз у сглазившего, слыхала про такое?

– А-ха-ха-ха! – залилась она сухим смехом, дыша в лицо солдата тухлятиной. – Силен коршун-ворон, ничего не боится, всех видит, все знает. Глаз у него черный, кровь пьет да через смерть перешагивает. Да вот только долго ли он будет через смерть шагать?

– Хватит нести чушь. – Солдат толкнул старуху.

Та выронила лампу, улетела в ворох мусора. В хижине стало темно, только чуть тлевшие угли в очаге давали свет.

– Ну, что встали? – чуть раздраженно произнес солдат. – Пошли отсюда.

Ни монаху, ни сержанту повторять было не нужно, они тут же выскочили из землянки ведьмы. Солдат вышел последним. Он никогда бы не признался, но ему стало сразу легче, как только он вышел на улицу. Там его как будто душили, а тут позволили дышать. И возникло четкое желание побыстрее убраться из этого мерзкого места. Сержант молча сел на коня, а монах бубнил и бубнил молитвы, раз за разом продолжая осенять себя святым знамением.

– Да хватит уже! – раздраженно рыкнул на него Волков. – Чего ты тут жути нагоняешь?

Монах полез на коня, но взгляд его был отрешенным. Он никак не мог попасть ногой в стремя.

– Да что с тобой, чертов монах, – ругался солдат.

Стражники с непониманием и страхом смотрели на них.

– Как во тьме побывал, – выдохнул монах Ипполит. – Холодом и мертвечиной обдало, только молитвами и спасаюсь.