Они пошли в донжон, сели за стол. Крутец раскраснелся и попросил принести пиво. Выпив пиво, Волков огляделся и сказал:

– Ёган, сходи-ка в трактир.

– Чего еще? Ночь на дворе, чего вы забыли в трактире?

– Позови-ка мне Брунхильду.

– Господин, ну какая вам сейчас Брунхильда, сами еле ходите, неделю назад без памяти лежали в жару, а вам Брунхильду подавай! Вам поспать бы надо да поесть.

– Не перечь мне, дурень, иди за Хильдой.

– Вот она вам сдалась-то…

– Иди в трактир, лентяй, только сначала помоги мне в покои подняться.

– Вот и я о чем! По лестнице еле ходите, а Бруньку, значит, осилите, – бубнил слуга, помогая господину. – Не ровен час помрете, а все туда же… Брунхильду ему веди!

– Я бы при смерти был и то попросил бы Брунхильду, – сказал Сыч, тоже помогая Волкову подниматься по лестнице.

– Уж ты-то конечно, – не сомневался Ёган, – как дурной кобель, глаза бы выпучил да бегал бы за ней по всей округе. Язык на плечо.

– И бегал бы, – согласился Фриц Ламме.

Волков проснулся, когда в незакрытый ставень уже светило солнце.

– Солнце, – сказал он тихо.

Это было даже непривычно.

Рядом под периной сопела Брунхильда, горячая как печка. А на полу спали Ёган и молодой монах.

Утро было прекрасным, в окно светило солнце, и у солдата, если не шевелиться, ничего не болело.

– А ну-ка просыпайтесь, – громко сказал он и, забывшись, одним движением свесил ноги с кровати.