Ее боль, кажется, заполняет собой весь дом. Я закрываю глаза, чтобы ее не видеть, затыкаю уши, чтобы ее не слышать. Для моего личного горя у меня в душе и места уже не хватает. Я знаю, что теперь вся деревня на нас ополчится, и не представляю, как мне защитить Энни. Даже если мы отсюда убежим, наши беды непременно за нами последует, и не найдется такого места, где люди, увидев пришлую семью, состоящую из одних лишь грязных, оборванных, отчаявшихся женщин, не закричали бы: «Ведьмы!»

Я прижимаю Энни к себе. Она еще совсем маленькая. Этакое полудикое существо, которое умеет мгновенно взбираться на деревья, цепляясь пальцами ног за древесную кору; которое внимательно за всем наблюдает, постоянно учится, собирая знания о каждом зверьке или насекомом, какого ей удается отыскать; которое, если рассердится, грозно сжимает кулачки и рычит; которое любит дарить букеты цветов и очень хочет, когда вырастет, стать мужчиной…

Я еще крепче обнимаю сестренку. Никогда и ни за что не отпущу ее от себя.

И я вдруг с удивительной ясностью вспоминаю, как нашла Энни. Такое ощущение, словно я пережила это только вчера. Память моя остра и холодна, как лезвие ножа.

В те времена к нам часто приходили мужчины. Я помню, что лежала тогда на той же самой лежанке, что и сейчас, а мать, морщась и постанывая, прижала руки к своему вздувшемуся животу, наклонилась ко мне, ласково убрала волосы с моих глаз и сказала:

– Не бойся, девочка. Просто я нечаянно камень проглотила, только и всего. Надо мне сходить в лес да похоронить его там. А ты пока побудь дома, за братом присмотри. Я скоро вернусь, еще до утра.

Это был далеко не первый «камень», который она «нечаянно проглотила» и который теперь надо было похоронить в лесу.

Я ждала всю ночь, вглядываясь во тьму сквозь полуопущенные ресницы, и на рассвете она вернулась. Осторожно прокралась мимо моей постели, и я заметила, что на полу остался кровавый след.

– Спи, спи, еще рано, – сказала она и заползла в свою постель.

А я встала и пошла посмотреть, что за «камень» она в лесу оставила.

Плач был совсем слабенький – даже не плач, а какое-то жалкое блеяние, едва слышное в чаще леса, но все же указавшее мне направление. Под деревом я ее и нашла, крошечную тощенькую девочку, тянувшуюся ко мне и беспомощно сучившую тонкими ножонками.

Я никак не могла ее там оставить.

– Мамочка, посмотри-ка, что я нашла! – крикнула я, входя в дом. – Это девочка! Она прямо в лесу выросла, а я ее нашла!

Мать завернула ее в какую-то чистую тряпицу и приложила к груди, улыбаясь и плача. Потом стала ее баюкать, шепча слова любви.