В следующий миг он уже плевался, харкался, кашлял и матерился. Отброшенная баклажка лениво катилась к обочине. Из неё вытекал бензин.

– У-у, – провыл Серёга. – О-о!

Он сорвал пробку со второй баклажки, потянул носом и сморщился. Размахнулся и шмякнул бутылку оземь. Бензин выплеснулся и засрал ему брюки до колен.

Здесь-то он и понял, что пора заканчивать. Он плюхнулся за руль, снял ручник и дал по газам. Пассажирские двери справа захлопнулись от движения. В зеркале заднего вида замаячила жена. Лерка бежала, спотыкаясь, за «лошадкой» по пустынной дороге, мокрые волосы облепляли лицо, как водоросли – ожившее огородное пугало, которое мотает на сильном ветру.

– Будешь знать, как перечить! – сипло выкрикнул Серёга в провонявшем бензином салоне. Жена отстала, но не прекращала бег. За ней семенила Ника.

Ничего. Это послужит им хорошим уроком. Тут до города километров пять осталось, через часок дойдут.

И Серёга, который сам рассчитывал оказаться в Студёновске минут через десять, разогнался до привычных ста десяти. Лерка в зеркальце заднего вида уменьшилась до размеров куклы, оставленной Никой на сиденье, но не скрылась из виду окончательно. Серёге показалось немного странным, что она не отставала, сколько он ни гнал по этой одинаковой, как череда закольцованных кадров, дороге.

А кстати, сколько он ехал?

Часы на разбитой панели показывали 88:88 – четыре знака бесконечности, поставленные вертикально. Серёга достал верную кнопочную мобилку и убедился, что та разряжена, хотя в парке заряда было на две трети. Телефон полетел туда же, куда прежде – швейцарский нож.

Серёга ехал и ехал, ехал и ехал, задыхаясь от паров бензина, который, похоже, проник под кожу, в вены, сердце и мозг, а Лерка бежала и бежала за «лошадкой», отражаясь в зеркале заднего вида, далеко, но не отставая.

Спустя богу известно, сколько времени Серёга перестал обращать на неё внимание.

Он думал о том, как не опоздать на «Вечерний вечер с Владимиром Соловьёвым», узнать последние новости про Украину, Сирию и русофобские козни пиндосов. Вот что его по-настоящему заботило.

«Пять минут, – повторял Серёга про себя каждый раз, когда, как ему казалось, проходило пять минут. – Пять минут, и я на месте».

И он никогда не был так уверен в своей правоте, как сейчас.