– Стопфольд – мой прапрадед.

Паша присвистнул.

– Я догадывался, что в вас есть что-то дворянское.

– Я вовсе не рада этому, – без тени бахвальства сказала Марина. – Прочти его записи. Я подожду.

Она ушла в ванную. Зашумела вода. Паша сел за стол и очертил ногтем выцветшие чернила.

«5 августа. Высадился в Тифлисской губернии. Погода прекрасна, а запахи – неописуемое блаженство».

Через полчаса, вспотевший, он оторвался от тетради. Перед глазами кружились прямоходящие шакалы, призрачные любовницы, служанки, вылизывающие кости. Скалился с холста монах.

А сон про зыбучий песок, пожирающий все? Разве ему не снился точно такой же?

– Ну как тебе? – спросила Марина, неслышно скользнув на кухню. Она переоделась в клетчатую рубаху и бриджи, завязала волосы хвостом.

– Джинн, – ошарашенно выговорил Паша. – При постройке нового здания они не демонтировали подвал. Ваза Стопфольда до сих пор в стене.

– Да, – сказала Марина, слишком спокойная, принявшая иррациональную истину. – Я убеждена, что это правда.

– Нам предоставили доказательства. Он описывает такое же существо. Только оно превратилось в червей, а не в ос.

Паша вскочил и забегал от плиты до стола.

– Полиция перекопала двор бабы Тамары. Они искали трупик ребенка, которого племянница, Лиля, предположительно родила в плену.

– Ты хочешь сказать…

– Что карлик – сын Лили. Звучит бредово, но при школе нет коров.

– Здесь все бредово, – задумчиво сказала Марина.

– История повторяется в точности, – возбужденно тараторил Паша. – Джинн свел с ума слуг Стопфольда. И он зомбировал Тамару и Игнатьича, а Лиля родила ему прислужника, как Гуля родила коровьего мальчика в восемьсот девяносто седьмом. Стопфольд видел монаха повсюду – и я вижу!

– Он отпечатался на бетоне, – сказала Марина.

– Как на Туринской плащанице. Нам Прокопьев рассказывал.