Он утих, когда закончилась выпивка, тяжело сел на табурет, обхватив голову руками. Большое красное лицо поникло, глаза разглядывали поверхность стола.

– Будь моя воля, я бы всех этих поганых зараженных вырезал, – негромко сказал он. – Брал бы человека и прямо вот так, без наркоза и жалости, выковыривал бы из его горла этих тварей. А ещё лучше – голову с плеч, значит, и до победного конца. А то придумали, ишь…

– Жень, не начинай… – попросила мама.

В ночном воздухе повисло напряжение. Дядя Женя внезапно перевёл взгляд на Игната и несколько секунд смотрел как будто на его шею. Потом сказал:

– Повезло тебе, пацан. Таких, как ты, еще пять лет назад убивали без суда и следствия. А сейчас находятся те, кто жалеет. Как можно жалостью спасти человечество?

Игнату от его взгляда стала страшно. Он вспомнил про связанную девушку, следы крови на земле. И ещё выдернул из глубин памяти размытый образ дяди Жени с пистолетом в руке. Дядя Женя что-то кричал, ругался. Ему тоже было страшно. Из левого уха дяди Жени тогда текла кровь, а по правому уху он отчаянно бил ладонью. Бил, бил, бил…

– Повезло тебе, пацан, что батя высокий человек, может себе позволить сидеть тут, и чтоб никто его не трогал. Береги это везение. А то, знаешь, пронюхает кто…

– Не пугай сына, – прервал пьяный монолог папа. – Иди спать, Игнат. Тут взрослые разговоры, тебе не нужно слушать. И потом, молитвы скоро. Повтори.

– Молитвы для него? – хрюкнул смехом дядя Женя. – И как, Константиныч, помогают?

Игната дважды уговаривать не пришлось, он выскользнул из-за стола и отправился в дом. Уже на пороге его догнала мама, приобняла.

– Дядя Женя глупости говорит, когда пьяный, – сказала она, пока поднимались на второй этаж, в детскую. – Он вообще всегда глупости говорит. Не слушай его.

– Мам, а что это была за девушка в его машине?

– Зараженная, – ответила мама. – В активной фазе, а потому голодная. Они когда голодные, очень опасные. Поэтому дядя Женя ее и связал. Дождется, когда активная фаза сменится, и развяжет. Ничего страшного.

– Вы меня так же держите?

Он помнил, но хотел задать этот вопрос, глядя маме в глаза. Мама же моргнула, сглотнула и ответила негромко:

– Нет, малыш. У тебя есть своя комната, своя кровать. Ты молишься и сопротивляешься…

Они остановились у открытой двери в детскую. Внутри горел ночник, длинные тени наползли на кровать и шкаф с одеждой, растеклись по старому ковру, узоры на котором так сильно выцвели, что походили на призраков.

Мама погладила Игната по щеке.

– Завтра утром всё расскажу, – сказала она и поцеловала Игната в лоб. От неё пахло алкоголем, сигаретами и усталостью.