– Петь, глянь, витраж, – услышала родную речь сзади, – просто суперский! Я от него прям обалдела! Да вот, справа. Я у нас на втором этаже что-то в этом роде хочу. Сделаешь? Тогда щелкни. А еще, глянь наверх, там тоже витраж прикольный.

– Мне, блин, чтоб так голову задрать – лечь надо, – мужчина с пивным животом, фотокамера в руках которого казалась спичечным коробком, опустился на скамейку рядом.

Александра поднялась и отошла в сторону.

«Почему мы сторонимся соотечественников в Европе? – думала она, направляясь к статуе Богоматери. – Может, смущаемся бесцеремонности, бахвальства и показной широты души – гулять так гулять, мол, знай наших – как будто, дорвавшись до денег, многие пытаются отыграться за десятилетия полунищего существования и вынужденного аскетизма? Как узнаём друг друга, даже если молчим? По вечно озабоченным и напряженным глазам, которые будто ждут подвоха от окружающих? Уж пятнадцать лет ездим и даже живем в Европе, а глаза все равно русские. Но, самое удивительное, проходит немного времени и, изможденные ностальгической болью, опять бежим от затхлой европейской стабильности назад, в свою непредсказуемость, раздражаемся уже в Шереметьево, но в глубине души радуемся и наслаждаемся безумной, смешной и горькой жизнью на родине, без которой и дышать тяжело».

Александра остановилась перед статуей Девы Марии с младенцем на руках. Величественная женщина с короной на голове, в роскошных одеждах, ниспадающих крупными складками, свысока разглядывала суетливых туристов.

«Для жены простого плотника Иосифа одета вызывающе богато, – отметила Александра. – А у ребенка на руках, – она задумалась, пытаясь подобрать определение, – лицо рассерженного старичка». Скользнула взглядом по огромному букету белых лилий и снова принялась рассматривать царственную скульптуру.

– «Я есть все, что было, все, что есть, все, что будет; ни один смертный никогда не проникнет под покров моей тайны», – услышала за спиной негромкий голос и обернулась. На нее с улыбкой смотрел ухоженный загорелый мужчина средних лет, с мягкими чертами лица и крупными волнами темных волос. Глаза внимательные, с чуть заметной лукавинкой и даже, показалось, знакомые. Одет в дорогое кашемировое пальто. Такое пальто, только другого цвета, она видела на Кузе.

– Простите, я недостаточно хорошо говорю по-французски, – на всякий случай схитрила Александра. – Вы что-то сказали? – Она вопросительно посмотрела на незнакомца.

– О, пардон, мадам! Мне, право, неловко. Я, кажется, прервал ваши мысли, а что может быть хуже? Вы, если не ошибаюсь… – Он замялся.