В прочитанном накануне рассказе из сборника Павлова – «Среди боли и криков» – проступает простая, как крик боли, истина: мы все умрем. Умрем, исстрадавшись. Что мне открылось в этом рассказе, что почудилось среди холодного плеска волн? Ад?

Я и сам увлекался «странной» литературой. Мифы, легенды, даже откровенные страшилки. Но «Морские пейзажи» действовали по-другому. Они медленно разъедали меня изнутри четкой нотой одиночества и ужаса.

«Арка. Врата», – подумал я исступленно и омутно.

Вернулся в рубку. Меня ошеломил вид красной арки.

Что именно я видел? И видел ли?

Я посмотрел на вахтенного. Тот прятал взгляд, перебирал мореходные таблицы.

Я вспомнил слова капитана про красную дверь. Может, я сам создал красную арку? Мой мозг среагировал на изменения атмосферы, на догорающий солнечный диск, и когда краешек солнца, сверкнув на прощание, нырнул за четкую линию горизонта, я додумал эту пронзительную красную вспышку, мелькнувшую в темной линзе неба.

Я все еще держал бинокль вспотевшими пальцами, но не решился снова поднять его к лицу.

* * *

Спал плохо.

Идем на юг.

Капитан пригласил на ужин. В пустом салон-баре накрыли на четверых. Третий и четвертый – старпом и начальник экспедиции.

Креветки, черная икра, печень трески, бифштекс с луком, соус тартар, фрукты и овощи, красное вино и коктейли. Так и не понял, в честь чего этот прием с официантами в хрустящих смокингах. Западный сервис, как сказал старпом.

Капитан – весь торжественный, как проводы судна на корабельное кладбище, – налег на коктейли и стремительно окосел. Мне не давал покоя воротник его рубашки: воротник шевелился, приподнимался, а один раз мне почудилось, что по красной, взмокшей шее капитана мазнула пара креветочных усиков.

Застольный треп перешел в цапанье капитана с начальником экспедиции. В рейсе нередко напряжение между комсоставом и зимовщиками, но капитан взбеленился по совершенно неясному поводу. Старпом мученически улыбался. Оставив нализавшегося капитана в его надежных руках, я и начальник экспедиции перебрались в мою каюту. Прихватили у артельного бутылку виски и две банки консервированного языка.

Мы как-то быстро сошлись на фоне нападок капитана. Начальник экспедиции – неторопливый мужчина между сорока и пятьюдесятью, выбритый череп, черные усики. Он увидел на столе книгу Павлова, и его открытое ясное лицо помрачнело.

– Пишу рецензию, – сказал я. – Зимовали с Павловым?

– Зимовал.

– Что о нем скажете?

Начальник долго молчал.