– Тяжело говорить. Особенно когда знал человека со светлой стороны, как порядочного, трудолюбивого, спокойного, а потом его другой стороной повернули.

– Это как?

– Ну, если откровенно, за Павловым водились странности, было, да, но ведь не просто полярник, а и писатель… как вы. Задуматься мог крепко, потеряться, но это ерунда. А в ту последнюю зимовку будто угасать начал. Не мог сконцентрироваться на работе, только на своих записях.

– Он был чем-то испуган?

– Скорее, пугал других, – сказал начальник с серьезным самурайским выражением. – Я ведь и на эспэшках руководил, и на Востоке, всякое видывал, но тут…

Начальника прорвало. Видно, долго держал все это в себе и, возможно, видел в отчуждении Павлова свою вину как руководителя.

В Мирном Павлова охватило душевное беспокойство. Он подолгу сидел в задумчивости, сделался желчным, мрачным, дерганым. Стал испытывать неприязнь к полярному быту.

– На зимовке главное – равновесие коллектива, а Павлов стал как подвижки льда под лагерем. И не из-за старости, ну, знаете, когда человек сдает, хотя и это, наверное: внешне он как-то ужался, выцвел. Но и другое… Будто ему характер, натуру поменяли.

По пути в Ленинград Павлов долгими часами писал в каюте. Выходил только для того, чтобы смотреть на океан.

– У него было такое лицо… Не знаю. Полное ужаса, но ужаса привычного, с которым смирился. – Он резко встал, стукнул стаканом о стол, сказал строго: – Ладно, пойду.

И сквозанул в дверь.

Я остался один и подлил себе виски. Уже пропустил изрядное количество, но не чувствовал себя пьяным.

* * *

К рецензии.

В кратком авторском отступлении Павлов говорит, что считает себя документалистом.

Рассказ «Лапы» меня немного успокоил. История с избитым, но надрывным сюжетом о дружбе человека и собаки. В нем много смешного и грустного, а слезный финал оставляет вопрос: выбрались ли полярник и его верный друг из полыньи, или их путь к домику – путь на другой стороне?

Но следующий рассказ «Руки»… Уверен, названия соседних рассказов, их смысловая сцепка не случайны. И парный эффект от них – успокоить и оглушить.

«Руки» – какой-то совершенно бессюжетный и дикий рассказ. Драка на борту, без зачина и морали. Шабаш на празднике Нептуна, обряд крещения. Рассказчик стоит в сторонке и смотрит на торжество. Видит, как начинается сутолока. Слышит крик: «Ударил меня, гад! Палкой по глазу! Гад! Убил меня! Но мне не больно! Не больно!» Видит над головами перекошенное яростью лицо, обрезок трубы, десяток рук вцепляются в нее, выкручивают, отбирают, а раненый, которого не видно, только слышно, монотонно причитает: «Убил меня! Трубой убил! Не больно! Слышишь, гад, не больно! Где мой глаз?» Послевкусие муторное. Павлову удалось передать оцепенение рассказчика, его бессилие и страх, и судорожное ощущение медленно уходящего кошмара: когда проснулся, но еще не скинул гадливый испуг – и к тебе липнет пленка людской злости и собственной трусости.