— Эй, — негромко позвала Настя. Эхо отлетело от кафеля. — Э-э-эй?

И в этот момент в палату вошла женщина в белом халате с эскулаповой змеей на кармашке и мило улыбнулась.

— Как здорово, что ты поправилась, Настя.

— Поправилась… — попугаем повторила Настя. — Что?

— Тише, побереги силы, — успокоила медсестра. — Скоро придет лечащий врач.

Через несколько минут и впрямь пришел врач. Завидев пожилого доктора, Настя повторила попытку приподняться и обратить на себя внимание.

— Лежите, больная, вам нельзя вставать, — сказал медик и желтоватым птичьим ногтем на мизинце поддел вкладыш с Настиной историей болезни. «Какой неприятный тип», — подумала Настя. Ей стало неловко и боязно расспрашивать об обстоятельствах, по которым она попала в больницу и проснулась в нетипичной для заурядного больного палате. Доктор долго всматривался в медицинскую карточку, затем закрыл ее и сунул за пазуху.

— Где я? — спросила Настя, еле шевеля языком.

— Амнезия предварительно, — сказал доктор и объяснил человеческим языком: — После сильного эмоционального стресса случается потеря памяти. В вашем случае, больная, причина психогенная. Организм защищался от стресса и заблокировал воспоминания.

— Как? — тихо настаивала Настя. Доктор сухо разъяснил:

— Вы подали сигнал SOS. Помните?

— Нет…

— Отряд выехал на локацию, вас нашли и доставили к нам. Что сейчас болит? Голова? Кивните, если болит.

Он говорил отрывисто, словно платил за каждое слово, а оттого скупился на щедрость, и Настю окончательно отталкивало от откровений с нелюбезным врачом. Она привстала, послушно кивнула и обвалилась на больничную подушку.

— Ну что, переезжаем? — спросила медсестра. Настю переложили на каталку и повезли по извилистым коридорам, пока не переправили на новое место.

В пастельно-бежевую палату с новеньким ремонтом, где пациентка легла в одну из пяти кроватей. На других не было постельного белья, на них не нашлось постояльцев.

Без соседей было скучно. Медсестра — витамины— уколы…Наконец, настал вечер. Настя лежала и моргала. Сорок восемь. Сорок девять. Пятьдесят. Пятьдесят раз за две минуты. Это много или мало? В палату постучались, и это скорее раздосадовало, потому что отрываться от безделья было лень.

— Входите, — негромко сказала она. Сию минуту зашла молоденькая санитарка. За ней прорвалась в проем копия Насти. Единственным отличием была разница в двадцать лет.

— Мама! — разгоряченно воскликнула Настя. Она залилась слезами, а мама бросилась к ней и начала целовать мокрые, соленые щеки.

— Все хорошо, зайчик, все хорошо, — бормотала она, гладя разметавшиеся кудряшки и смахивая слезы родным, до боли узнаваемым жестом, от чего Настя ревела пуще и горше и давилась слезами до боли в груди. Казалось, мамина ласка чудом запустила сломанный механизм, который Настя раскручивала, латала и пересобирала каждый день, наобум подменяя одни детали другими. И когда механизм отказывался работать, она искренне недоумевала и искала оплошность во внутренней причине. А на самом деле детали были исправны и прослужили бы с толком, имей Настя правильного помощника. Она без стеснения перед санитаркой и внезапно навестившим врачом вытирала зареванное лицо больничным ситцем, и падала на влажную наволочку. Мокрые прядки смешно щекотали уши и нос, и Настя ворочалась на наволочке, неуклюже отбрасывая промокшие кучеряшки. Мама утешала самой нежной любовью на свете. Что-то помянутое и упокоенное взрывается в сердце, осколками разрезает непослушные путы гордиева узла и возносит над застарелыми обидами. Я дышу, я жива, мама здесь. Это был самое странное счастье из всех, что довелось испытать.