— А как сестра? Она вас прикрывала?
— Она умерла, — Антон отвернулся к раковине, делая вид, что моет чашку. — Покончила с собой, — бросил он и прикрутил воду. — По заключению следствия.
— Меня пугает твоя искренность, — признался Матвей. Антон отряхнул мокрые ладони и сел напротив. Зеленые глаза встретились с карими.
— По официальному заключению, — упрямо повторил он. — Не по подлинному.
— Думаешь, кто-то помог?
— Да. И прямо сейчас ты об этом расскажешь.
«С Днем Рожденья тебя…С Днем Рожденья тебя!»
«С Днем Рожденья тебя…С Днем Рожденья тебя!»
Счастливая полнощекая девушка, совсем молодая. Двадцать — двадцать два… Она заливисто хохотала и пела веселые строки. «Сегодня моему брату исполняется семнадцать! — она помахала объективу сорванной с подарка лентой. «Тебе еще так далеко до старушек-подружек». Камера развернулась на сто восемьдесят и, покачиваясь, приблизилась к дивану у мраморной стены. «Ба, клуб пенсионеров в сборе!» «Эй, ну, убери! Марго!» Рыжеволосая девушка схватила диванную подушку и закрыла ей лицо. Фокус настроился на короткую рыжую косичку. «А это Яна-несмеяна, когда тебе, Антошка, исполнится двадцать один, ты поймешь эту старую калошу…» За кадром переливался звонкий смех, и в объективе разбросанно мелькали отдельно выхваченные кадры праздника — зубцы разорванной упаковки в крохотные воздушные шарики, бежевый коврик со втоптанными следами, босые розовые пятки из фланелевых тапочек. Бдительный перископ следил за новостями на жидкокристаллическом экране.
Счастливая полнощекая девушка, совсем молодая. Двадцать — двадцать два… Она заливисто хохотала и пела веселые строки. «Сегодня моему брату исполняется семнадцать! — она помахала объективу сорванной с подарка лентой. «Тебе еще так далеко до старушек-подружек». Камера развернулась на сто восемьдесят и, покачиваясь, приблизилась к дивану у мраморной стены. «Ба, клуб пенсионеров в сборе!» «Эй, ну, убери! Марго!» Рыжеволосая девушка схватила диванную подушку и закрыла ей лицо. Фокус настроился на короткую рыжую косичку. «А это Яна-несмеяна, когда тебе, Антошка, исполнится двадцать один, ты поймешь эту старую калошу…» За кадром переливался звонкий смех, и в объективе разбросанно мелькали отдельно выхваченные кадры праздника — зубцы разорванной упаковки в крохотные воздушные шарики, бежевый коврик со втоптанными следами, босые розовые пятки из фланелевых тапочек. Бдительный перископ следил за новостями на жидкокристаллическом экране.
«А вот и мучитель засветился… Присоединяйтесь, товарищ Мечников!» — воскликнул живой голосок, и на экране поплыла шумовая рябь.