Все три непосредственных участника захоронения, оставивших воспоминания, во-первых, решительно свидетельствуют о том, что имели дело с 11 трупами членов Царской Семьи и их слуг и не дают ни малейшего повода сомневаться в этом; во-вторых, не дают никакого повода для утверждения (или предположения) о доставке в Поросенков лог уже сожженных или полусожженных трупов; в-третьих, даже не намекают на обезглавливание тел (хотя бы некоторых); речь идет об опознании ими трупов даже в ночное время, при свете костра, хотя и не во всем точно. В связи с оценкой воспоминаний Юровского («Записки» и «Доклада»), Сухорукова и Родзинского, упоминанием о сообщениях (с чужих слов) Медведева, вновь следует напомнить о воспоминаниях Ермакова, заведомо ложных, но требующих к себе внимания, поскольку до сих пор многие на них опираются. Ермаков, во-первых, говорил об уничтожении, сожжении всех трупов, но на сутки раньше. И тоже не у шахты, ибо указывал на их погрузку и увоз, увоз трупов именно Царской Семьи, во-вторых, напомню, Ермаков документально — фотографией на подлинном месте захоронения с надписью об этом на обороте снимка — опроверг себя же и подтвердил истину. Интересно, что Ермаков, варьируя описание событий захоронения в шахте, «затем полного сожжения» трупов где-то недалеко («я велел класть на двуколку; отвести от шахты в сторону...») однажды написал: «на 8-м километре!»¹³⁰, то есть воспроизвел реальное расстояние до подлинного последнего места захоронения (хотя говорил о «шахте»), как примерно отмечали его другие участники и схватила память поэта В. В. Маяковского («На девятой версте»). Воспоминания написаны всеми участниками в разное время, для разных учреждений (и закрытого хранения), без предварительного ознакомления с воспоминаниями своих «сподвижников», в разных местах. Карту Ермакова разыгрывать нет смысла. Останков близ шахты на самом деле быть не может.

Захоронение проходило с полуночи до утра. Завершилось оно, то есть тела и останки двух сожженных трупов были зарыты, ранним утром 19 июля 1918 г. Юровский в разное время называл и к 5-6, и около 7 утра. Первое обозначение времени, наверное, точнее; Е. И. Привалова — сторожиха переезда № 803, который расположен в каком-то километре от Поросенкова лога, свидетельствовала, что мимо ее будки в город машина с Голощекиным и другими возвращалась «рано утром на зорьке»¹³¹. В июльскую пору это очень рано, около 6 часов. Кстати, почти одновременно выехали в город другая легковая машина и грузовики, а позднее — и подводы. Кузов «Фиата» был сильно поврежден, часть досок выломана — на растопку («платформа его была разбита; с краев от досок были отрублены части»). Несмотря на некоторое старание замыть его еще в логу, в гараж он поступил утром все же в крови. Начальник гаража П. А. Леонов рассказывал: «Вся платформа автомобиля была запачкана кровью. Видно было, что платформу мыли и залетали, видимо, метелкой. Но тем не менее кровь явственно была видна на полу платформы»¹³².