– Вот глупая девчонка! – выдохнула она и упала на заботливо придвинутый Филиппом стул. – Увидела мышь в кладовой и подняла визг до небес. Я думала, у меня голова лопнет от её криков.

Заплаканная Дорис маячила в коридоре, бормоча извинения, и когда близнецы удалились на достаточное расстояние, Филипп подозрительно, но и с некоторым уважением спросил сестру:

– И где, скажи на милость, ты раздобыла мышь?

– Нигде, – улыбнулась Оливия. – Не было никакой мыши. Просто иногда достаточно намекнуть, что она есть, и впечатлительная горничная её непременно увидит. Не спеши меня осуждать – заодно я узнала кое-что любопытное: маленький народец в Гриффин-холле не только бьёт стёкла и ворует у прислуги разные мелочи. Оказывается, продырявленные скатерти тоже пропали, и Дорис клянётся, что она здесь ни при чём.

***

Старая оранжерея, обращённая Матиасом Крэббсом в художественную мастерскую, всё это время простояла закрытой. Горничные наотрез отказывались заходить в помещение, где произошло убийство, и на всех предметах лежал слой пыли. Запах масляных красок и старого дерева напомнил близнецам тот трагический вечер. Разбитое стекло так и не заменили, и ветер шевелил тонкие, полупрозрачные листы раскрытого альбома с набросками.

Они вошли и аккуратно притворили за собой дверь. Двигаясь на цыпочках, обошли стену, увешанную картинами. Стол, за которым в тот вечер сидел Матиас Крэббс с молодой невестой, был пуст, только на деревянной столешнице стояла спиртовка.

– Всего несколько дней прошло, – тихо сказала Оливия, – а Айрис и Майкл мертвы, и Грейс в полицейском участке. Не того мы с тобой ждали от этой поездки. Может, и правду говорят, что не стоит возвращаться в то место, где ты был когда-то счастлив?

– Может, и так, – покладисто согласился Филипп, задумчиво прохаживаясь возле панорамного окна. – Рамы совсем рассохлись. Не удивительно, что стёкла вылетают при малейшем порыве ветра. Миссис Уоттс стоило бы пригласить стекольщика из деревни, а не обвинять мелкий народец в проказах. Чепмен явно не справляется с этой работой.

Он наклонился ниже, а потом и вовсе встал на колени, разглядывая что-то, лежавшее на полу. Оливия медленно прошлась вдоль стены, где висели картины Матиаса Крэббса. Подавляющее большинство полотен изображало Айрис Белфорт – на фоне заросшей плющом стены, лежавшей на кушетке с книгой в руках, в яркой шляпе с огромными полями, с букетом садовых роз, – и на каждом девушка смотрела прямо в глаза зрителю, пытливо и без улыбки.

От обилия её изображений Оливии начало казаться, что Айрис – всюду, что дух её так и не покинул мастерскую, превратившуюся для несчастной девушки в стеклянную западню. Глубоко посаженные глаза под широкими бровями и тонкие складки у рта придавали её лицу неприятный, подозрительный вид, будто она заранее знала о своей участи и требовала отмщения. Коротко остриженные тёмные волосы облегали маленькую голову как шлем, отчего шея выглядела чересчур длинной.