— Понятны вам мысли проклятой буржуазии, товарищи бойцы? — спрашивают из президиума.

— Понятно! — гремят бойцы.

— Что за такие мысли следует?

— К стенке ставить.

— Введите свидетелей обвинения.

Входят два бойца.

Первый делает шаг к столу президиума и начинает речь:

— Товарищ боец, я проболел тифом, — и он срывает с бритой головы меховую ушанку, — я пролежал месяц в бреду и потерял двадцать килограммов живого веса. Теперь хожу и ветра боюсь, шибает из стороны в сторону. Волоса у меня, обрати внимание, молодой революционный боец, растут теперь мелким кустарником, мышцы рук и ног стали как у старика, и в атаку я идти не могу, а только лежу на земле и плачу кровавыми слезами, что вовремя не следил за своей чистотой и не боролся с вошью.

Выходит второй боец:

— Я хочу сказать вам, бойцы, как из-за неосторожности и нечистоплотности несознательного элемента на фронт завезли вошь! Сколько людей она покосила, страх! Как вражеский пулемет! И что стало с безобидной на первый взгляд вошью? Стало то, что фронт ослабел и белые продвинулись вперед! Даешь чистоту, бойцы!

— Долой вшей!

— Даешь стирку!

— Внимание, — говорит комиссар «Жана Жореса». — Сейчас слово предоставляется защитнику.

Рыжий боец, который только что изображал буржуя, надевает пенсне и белую перчатку на левую руку, поворачивается к бойцам задом, на котором лихо красуются две громадные заплаты, и говорит президиуму:

— Я, как аблакат-защитник, хочу задать уважаемому начальству один вопрос: ругай вошь не ругай, борись с ней не борись, а белья-то все равно нет чистого?! Все белье у нас старое, как царизм! Зачем тогда мыться?

Из-за стола президиума поднимается комиссар.

— Бойцы, вы слышали речь классового врага! — гневно говорит он. — Да, у нас нет нового белья! Много чего нет у революции. Зато у революции есть главная задача — победить! По этому поводу — все в первый вагон! Сейчас там каждый получит четвертушку мыла, шайку с кипятком, а потом два товарища, работавшие прежде в прачечной, высушат на паровозе выстиранное вами белье и прогладят его утюгами, полученными в подарок от пролетариата Благовещенска!

В салоне, где только что проходил суд, остались комиссар «Жореса» и Постышев. Они присели к столику, закурили. В жестяных кружках дымился кипяток, заваренный на таежных снадобьях.

— Чага? — спросил Постышев.