— М-да, — покачал головой очкастый и, отойдя к мотоциклу, принялся сбрасывать колья.

Валентин помолчал, оглядел еще раз бревна, сказал:

— Строить из такого леса можно, конечно… Только через три-четыре года вместо этих клунь придется новые ставить. Влетит вам это в копеечку.

— А зерно семенное сопреет от дождей — меньшие разве деньги? — прищурился Захар Кузьмич и скупо, одной половиной губ, усмехнулся. — Через три-четыре года, голова, никто не знает, что будет…

— А где раньше семенное зерно хранили?

— Вот здесь и хранили, — махнул рукой управляющий на старые клуни. — Только в этом году семенной пшеницы в два раза больше засеяли. Из области такую команду дали…

— Значит, и требуйте от начальства капитальных хранилищ, я так думаю…

— Больно много нас таких, требовальщиков, — нахмурился Захар Кузьмич и тронул за плечо бригадира. — Давай так, голова: столбы и прогоны ставь из березы, а для стропил прораб обещал мне тонкомеру подбросить.

— Это уже дело.

— Ну и добро. Размечайте тут, а мне еще в контору надо…

…Домой Кузьмич приехал уже при вечерней луне. В сенях разулся, скинул пиджак, умылся, вошел в избу.

Посреди пола жена на коленках дубовым вальком катает самотканые половики.

— Здорово, мать, — сказал Захар Кузьмич. Помедлив у порога, прошел к комодке.

— Чей-то рано нынче? Аль надоело всяк раз до ночи мыкаться? — На мужа сама не глядит, знай, вальком громыхает.

Захар Кузьмич взял с комодки газеты, за три дня не читанные, подсел ближе к свету, закурил.

— Собрать ужинать аль погодишь? — Жена из-под мышки глянула и опять загремела вальком.

— Погожу. Кончай…

В спокое, в тишине (шум домашний не в счет) покурить за газеткой редко ему случалось, и не было для него отдыха лучше, чем этот.

— Захар, Митька-то все по улицам гоняет, книжку в руки не берет. И теперь на улице. Прибежал под вечер, хлеба краюху схватил да в ночное умотал…