Роберт Юльевич в первую же их встречу по возвращении Катерины из заключения, лишь увидев ее дома, ощутил себя пойманным в западню. Как ни оттягивал он инстинктивно это свидание насильственно разлученных и вновь соединившихся супругов: не поехал на вокзал, засиделся в ресторане ВТО до выключенного света, ему пришлось, хочешь не хочешь, идти домой; было уже порядком за полночь. Набираясь храбрости, как перед приемом у зубного врача, он постоял на лестничной площадке перед дверью в квартиру, прочел раз и другой на медной пластинке, принадлежавшей покойным родителям, выгравированное: «Юлий Дмитриевич Сутеев, народный артист РСФСР; Антонина Степановна Сутеева, заслуженная артистка РСФСР» (некогда всю эту многокомнатную квартиру занимала их семья), помотал головой — и отпер своим ключом дверь. Почему-то на цыпочках, точно боясь потревожить покойных родителей, он прошел общий коридор и перед дверью в свои комнаты опять постоял в нерешительности. А переступив порог в переднюю, замер… В столовой горел свет: Катерина не спала, ожидая его, — стукнул отодвинутый стул — она, очевидно, встала, услышав, что он пришел. И Роберт Юльевич, тоскуя, что ему ни повернуть назад, ни спрятаться от встречи, стянул с плеч плащ, повесил шляпу — все очень медленно, аккуратно — и шагнул вперед…

В столовой встретила его женщина, лишь напоминавшая Катерину… ту, молодую Катерину, что когда-то он увидел на озаренной луной, тонувшей в пахучей черноте садов деревенской улице: девушка в белом сидела на лавочке у калитки, и лунно блестело под откинутым ветерком подолом ее открывшееся, как отполированное, черно-загорелое колено… Еще он запомнил амазонку, скачущую на светлогривом коне, и ее белая просторная кофточка облепляла на встречном ветру высокую грудь. Той, деревенской Катерины больше не было — навстречу Роберту Юльевичу шла женщина неопределенного возраста с угловатыми от худобы чертами лица, знакомого, конечно, и чужого, в пятнах румян на выпятившихся скулах, обряженная в атласное платье ядовитого цвета болотной зелени — платье он тоже помнил. Катерина принарядилась для этой встречи. И его ужаснули ее глаза, обведенные «тенями», — остро горевшие в костистых глазницах, устремленные на него с напряженным, искательным, неописуемым выражением.

Невольно зажмурившись, он ждал, когда она подойдет.

— Ну… вот ты и дома… Все хорошо, что хорошо кончается, — выжал он из себя. — Как доехала?

Она кинулась к нему, обхватила за шею сильными по-мужски руками, и его опахнул запах дешевого одеколона.

— Робик!.. Мой Робик! — выдохнула она. — Как ты тут один? Миленький мой, миленький!