«Назюзюкались», — с неодобрением подумал Саша в следующую минуту. В глаза ему бросилось алое, как от пролитого вина, пятно, растекшееся по скатерти у головы Роберта Юльевича.

Но затем, словно мгновенно загипнотизированный, он уставился на зубчатую трещину на голове Роберта Юльевича — от затылка к темени. Белокурые волосы, вогнанные в череп, кое-где высовывались из трещины, окрашенные кровью, слипшиеся. И в ложбинке на шее кровь уже застыла и приняла темно-сливовый оттенок. Роберт Юльевич, скользя со стула на пол, навалился грудью на край стола, и стол удержал его от падения. В этой неудобной позе он и умер, и закоченел — от него будто веяло уже холодом… А в лежавшей на стуле руке Катерины, в ее исхудавших пальцах был зажат кухонный топорик, и на отбеленном лезвии осталось несколько приклеившихся к стали волосков.

Катерина дышала широко открытым ртом, и равномерно, подобно поршню, двигался кадык на ее выгнувшейся шее, под заострившимся подбородком.

Хлебников тупо, безотчетно повел вокруг глазами.

И хорошо знакомая ему комната — пустоватая, с вылинявшими обоями, с потемневшим потолком, с высокими, голыми окнами, за которыми плыл черный туман, показалась ему впервые увиденной. Посредине комнаты стоял этот неожиданный пиршественный стол, застеленный дырявой скатертью, заваленный остатками еды, и было несколько стульев с продавленными сиденьями, у стены стоял шкафчик для посуды, странно новенький, беленький, как больничный, на нем телевизор, вазочка зеленого стекла для цветов, пустая, и семеро белых слоников, мал-мала меньше, на счастье…

А за столом вплотную сидел труп с разрубленной головой, без пиджака, со съехавшими с плеч подтяжками, и спала женщина с открытым ртом, с накрашенными голубыми веками.

И еще был топорик, облепленный волосками, замазанный чем-то розово-серым, — кухонный топорик.

Хлебников часто задышал, будто мгновенно запыхался. И он явственно услышал быстрое постукивание, похожее на постукивание дятла, — откуда здесь мог взяться дятел?.. С опозданием Саша понял, что это колотится его сердце в опустевшей грудной клетке.

В то же мгновение ему кто-то внятно сказал: спящая женщина с топориком — это Катерина, его мать, и она умертвила Роберта Юльевича, мужа.

— Она… Ну да… Так, — проговорил он вслух. — Что же делать?

Он бессознательно ступил два-три шага к двери, желая поскорее уйти, но тут же повернул. И опустился на первый попавшийся стул. Теперь их за этим ужасным столом сидело трое: мертвый Роберт Юльевич, Катерина и он… Чувство неправдоподобности, нереальности происходившего охватило его. С трудом он удержался, чтобы не броситься к Катерине, не разбудить: неужели она вправду?.. Саша и в мыслях не смог выговорить «убила». Надо было, наверно, звать немедля людей… Но ведь это означало, что он выдаст людям Катерину…