Тони потерял всякое расположение к смеху. Он чувствовал, что не может дольше терпеть это глупое ханжество, и отлично видел, куда ведет его хитрая уловка старого джентльмена. За время мнимого отпуска — смешно, что Уотертон внес такое же идиотское предложение! — все семейные батареи, начиная с Маргарет, будут направлены на него, и его забьют до смерти. Не потому, что родственники хоть чуточку заинтересованы в нем лично, но потому, что его жизненное назначение состоит в добывании денег, как можно больше денег для Маргарет, чтобы она могла тратить их на взлезание все выше по общественной лестнице.

Тони встал и взглянул на собравшихся.

— Я вижу, что для меня совершенно бесполезно пытаться объяснить свои мотивы, — сказал он. — Вы их не поймете. Я почтительно отклоняю это предложение. Мое решение безусловно и окончательно. Вы можете соглашаться или не соглашаться с ним. Я ухожу в отставку и больше не буду брать ни жалованья, ни директорского вознаграждения. И кроме того, пока мои деньги остаются в обществе, я не стану брать за них больше пяти процентов, — все, что свыше, будет возвращаться. Единственная просьба, с которой я к вам обращаюсь, это оставить на службе моих секретаря и машинистку. Я ухожу и не вернусь. Прощайте!

И он вышел, не обращая внимания на протесты и восклицания.

Так все это произошло. Тони попрощался со своими подчиненными еще до начала заседания правления и оставил в полном порядке свой стол и бумаги для передачи заместителю, — если такой ненужный спекулянт на почве промышленного непотизма[133] должен иметь какого-нибудь заместителя. Следовательно, он мог сейчас же уйти из конторы. Но когда он спускался по полированной гранитной лестнице с сияющими медью и лаком перилами, у него было такое ощущение в затылке, словно в него вот-вот выстрелит какой-нибудь снайпер, — дядя Маргарет мог вынырнуть внезапно из какой-нибудь боковой двери и начать новый добродетельный спор. Швейцар дотронулся до шапки, и Тони дал ему бумажку в десять шиллингов в виде очистительной жертвы.

Как только он вышел на улицу, настроение его перешло в сдержанное ликование. Он понимал, что битва только начиналась, что на него еще будут выпущены все домашние ударные отряды, но и понимал с глубокой уверенностью и удовлетворением, что теперь он навсегда свободен. Одиннадцать тридцать, и на красном автобусе объявление о пьесе, которую «вы обязательно должны видеть». Вставьте «не»! Тони решил, что нужно будет немедленно продать, заложить или подарить кому-нибудь свой костюм для хождения в контору. Фирма со всем, что было с ней связано, уже отдалилась от Тони на расстояние пяти тысяч световых лет!