— Ты говоришь о Боге! — воскликнула она насмешливо.

— Это слово осквернено, я согласен, — ответил он, сдерживая гнев, — но я сказал сначала — «жизненные реальности». Во всяком случае, почему бы мне не употреблять слово «бог» для обозначения всего, что не я в этом мире, для вещи, которая настолько больше меня и которую я хочу познать, с которой хочу общаться всеми своими чувствами — в городах и среди людей, в тихих и прекрасных местах и в искусстве!

Маргарет разразилась смехом.

— Ты напоминаешь мне Хэмти-Дэмти[183], когда хочешь, чтобы одно слово обозначало все это, — сказала она. — Ты действительно веришь во всю эту старомодную болтовню?

— Я верю, что мои слова что-то значат для меня, хотя, очевидно, они ничего не значат для тебя, — сказал он просто.

— Хорошо, если ты хочешь знать, что я думаю, я скажу тебе, что ты стараешься найти напыщенные оправдания для своего ухода от меня. Я никогда не слышала такого вздора — общение с «не я», скажите, пожалуйста! — Она помедлила и затем прибавила как бы в отместку Тони: — И не воображай, что мое сердце будет разбито из-за тебя, — не будет! В море есть рыбка получше… Я тебя честно предупреждаю, что, если найду кого-нибудь, кто мне понравится, я буду столь же возвышенна, как и ты, и буду общаться со своим «не я».

— Делай то, что тебе покажется наилучшим, — сказал он холодно, вставая. — Если ты хочешь разводиться со мной, я не буду возражать. А теперь, так как мне надо встать рано утром, может быть, ты извинишь меня, если тебе больше нечего сказать?

— Значит, меня выставляют, не так ли? — воскликнула она в яростном гневе. — Сидеть дома и вертеть пальцами, пока ты будешь ездить бог тебя знает где? И быть под рукой, когда тебе заблагорассудится вернуться? Я этого не потерплю, Тони.

— Но ведь ты же уезжаешь сама, когда хочешь!

— Мне все равно, мне все равно! Я не собираюсь позволять тебе удирать вот так, когда тебе захочется, волочиться за всякими женщинами.

— И что ты думаешь делать? — спросил он спокойно.

Она молча смотрела на него, по крайней мере с минуту, страшным взглядом слепой, нерассуждающей ревнивой ненависти, очевидно, стараясь придумать какую-нибудь угрозу побольнее, чтобы швырнуть ему в лицо, и не могла выбрать достаточно страшной. У Тони снова явилось ощущение, что та внутренняя реальность, которая была им, стала неуязвимой, словно какой-то неосязаемый, но непроницаемый щит был поставлен между ним и человеческой злобой. Наконец Маргарет заговорила, но все, что она могла придумать, оказалось бесконечно слабой угрозой:

— Ты увидишь!