— Я рад, что вы нашли хоть что-нибудь, что вам понравилось.

— Не обижайтесь, — сказал Тони. — Мне понравилось многое. Могу сказать, что на меня редко производили такое впечатление человеческие существа, как эти люди, которых мы видели, когда они приезжали из своей пустыни, завернувшись в бурнусы. Что бы они ни потеряли или чего бы они и вовсе не имели, но они сохранили свою мужественность. Их не унизил дешевый индустриализм. Их достоинство и самообладание, даже когда они в лохмотьях, поучительны. И они действительно владеют своей душой. Я всегда буду думать о них и о многих других, кто живет вдали от городов, о людях, которые просиживают так спокойно и сосредоточенно час за часом, без нетерпения или скуки. Я рад, что в мире еще есть такие люди. Я хотел бы скорее обладать их полной уравновешенностью и внутренней гармонией, чем всем богатством всех Рокфеллеров.

Тони не решался говорить Уотертону о других переживаниях, которые затронули его еще глубже. Во время переезда в глубь страны в маленьком ночном поезде из Кайруана он проснулся за два часа до рассвета из-за того, что было неловко спать на скамейке. Несмотря на трубы водяного отопления, в вагоне было холодно. Тони выглянул из окна и немедленно забыл, что ему холодно. Свод неба был ясен и просторен и был наполнен белым лунным светом, разлитым над огромным морем песка цвета львиной шкуры. В белом цвете лунного сияния был желтый оттенок, в желтом цвете песка — белый. Там и сям встречались маленькие заплатки темного кустарника, который в неверном свете очень походил на плавающую морскую траву. Поезд шел медленно и, казалось, осторожно, как корабль, так что получалось впечатление, будто ты плывешь по океану красно-бурого песка под звон желтоватого кристалла. В пять утра надо было пересаживаться в другой поезд, и они долго ждали на разъезде. В противоположность всему тому, что Тони слышал раньше, рассветало очень медленно, и прошел целый час между первым просветом на востоке и появлением красной верхушки солнца над песками. Свет разлился над безлюдной пустыней, но ее молчание было величественно. В течение двух часов поезд шел по глубоким бессолнечным ущельям голых, изборожденных красных скал и затем неожиданно вышел снова на плоский блэд[187]. Раньше путешественники сидели в пальто, подняв воротники и закрыв окна. Теперь вагон наполнился ослепительным золотым солнечным светом, и через пятнадцать минут пассажиры сбросили пальто, шарфы и жилеты, выключили отопление и открыли оба окна. Длинные караваны верблюдов и коричневых кудрявых овец и козлов, которых разводят здесь кочевники, направлялись к колодцам на водопой.