— Садитесь.

С каждым словом председателя артели лицо старшего сторожа становилось все грустнее, учащенно колыхался живот Гульки, и от медной бляхи на поясе бегали по стене солнечные зайчики.

— И мы пришли к выводу, — заканчивал Гайворон, — что само наличие сторожей принижает достоинство всех колхозников, не говоря о лишних затратах.

— Мы товарищем Колядой были поставлены и службу несли исправно, — обиженно бросил Гулька.

— Кто хочет высказаться?

«Гайворон уже всех подговорил, — ворохнулась вялая мыслишка у Гульки. — И Сноп и Кожухарь за ним руку потянут. Может, Савка Чемерис защитит? Слова просит…»

— Смотрю я на вас, — обратился Чемерис к сторожам, — и думаю: сколько ж дармоедов! Когда по отдельности встречал, то оно было без внимания, а как собрали вас вместе, то смотреть лично невозможно. Вам же под силу плуги на себе таскать, бороны волочить… Беритесь, хлопцы, за дело, а то мне стыдно, что вы от меня мой труд сторожите.

Гулька решил идти в контрнаступление:

— Высшие органы учат нас, чтобы мы берегли народное добро. И мы его все годы охраняли, а теперь мы, значит, дармоеды. А мы жизнью своей рисковали… Вот пусть расскажут, — и указал на своих гусар. — Без нас вы не сможете выполнять и перевыполнять, потому что разворуют.

— Скажи, Тимоша, что ты десять лет делал? — спросила Мотря.

— Я был старшим сторожем, и не смейтесь! Я ночей не спал… Ни одной ночи не ночевал дома, можете жену спросить: все, значит, ходил и проверял посты, чтоб не дремали.

— Да знаем же, где ночевал…

Все рассмеялись.

— Я к Килине давно не хожу, — запротестовал Тимоша.

— Кто просит слова? — постучал карандашом по графину Гайворон.

— Я, — поднялся во весь свой богатырский рост Мелентий Линь. Могучей рукой он придержал, будто тросточку, берданку. — Вот тут Савка Чемерис смеялся над нами… А мне обидно, потому что я своей жизни не щадил на посту. Люди знают, что я попросился в сторожа потому, что у меня тово… нету здоровья.

Все покатились со смеху.

— Чтоб ты пропал, Мелентий! — вытирала слезы Мотря.

— Вы не смотрите, что я красный, у меня внутрях порок, — пожаловался Линь. — А где я здоровье потерял? На посту.

И в подтверждение этого Линь, набрав в свои легкие полкубометра воздуха, начал так кашлять, что задрожали стены, а со стола, будто ветром, смахнуло пачку директив и подшивку районной газеты; плакаты и соцобязательства колхоза зашелестели на стенах.