— Билеты все проданы! Придется тебе, Федор, три сеанса крутить.

— Могу, — согласился Бабочка и начал сгружать аппаратуру.

— Допризывники, помогите, — крикнул Подогретый ребятне, которая окружила машину.

Повторять не пришлось. Целая рота малышей и постарше кинулась к машине и начала тянуть в клуб все, что попадало под руки. Федор перенес аппарат, а возле уже лежали и коробки с лентами, и динамики, и запасное колесо от машины, и старая фуфайка.

Федор профессиональным взглядом окинул зал: небольшой, но уютный, видать, строили без всяких проектов. Каменщики всю душу в него вложили, столяр Никодим Дынька сам делал дубовые панели, резьбу на двери. Глухонемой Иван Лисняк разрисовал потолки и отдал клубу свои картины, оставив себе только портрет жены Кати с лицом богини и маленькими натруженными руками крестьянки.

Через час зал был переполнен. На лучших местах Олег Дынька посадил Поликарпа Чугая, Нечипора Снопа, Михея Кожухаря, Савку Чемериса и Мирона Мазура. Они пришли с женами и сидели несколько смущенные от такого к ним внимания. Тонкогубая Текля Дынька крутилась, как веретено: ей очень хотелось, чтобы женская общественность Сосенки отметила ее новый роскошный платок.

Поликарп Чугай — в новой фуфайке и синей сатиновой рубахе с белыми пуговицами — был, как никогда, торжественный, словно ждал людского приговора. Его волнение выдавали только руки, которые, будто выструганные из корней, лежали на коленях и мелко дрожали. А вокруг стоял гомон. Смеялись хлопцы и девчата, перешептывались, поглядывая время от времени на дверь. Их сейчас интересовало одно: почему не пришел Платон Гайворон.

— Не хочет, кума, растравлять свою душу.

— Да он уже и забыл о ней!

— Настоящую любовь и ржа не ест.

— Это правда…

Открылась дверь, и вошел Семен Федорович Коляда с Меланкой. Бывшему председателю артели принесли два стула, и Коляда, пропустив вперед жену, прошагал через весь зал, поскрипывая огромными сверкающими сапогами.

Макар Подогретый посмотрел на часы и сказал:

— Начинай, Федя!

В зале потух свет, и из динамиков зазвучали первые музыкальные аккорды.

Платон поставил газик у подворья. В хате снял пиджак и лег на топчан. Почувствовал, как наливается усталостью тело, закрыл глаза: перед ним стояла Стеша. Нет, не та, которая смотрела на него с афиш, а другая, еще сосенская, в большом цветастом платке. Ночь. Ветряк. Какая она теперь? Как на афише? Только сейчас вспомнил, как расступились люди, когда он подошел, с каким интересом посматривали на него, словно ждали, что произойдет что-то необыкновенное.