— Нет, нет, ни единого грамма, Петр Иосипович. И есть не буду. Другим разом. Сейчас еду на завод. Вызвал директора Сахаротреста.

— Может, хоть яблочко съедите? — Бунчук поставил перед Валиновым вазу.

— Не хочу.

— Ты вроде чем-то взволнован, Иван Иванович?

— Разговаривал с Мостовым.

— Тот доведет.

— Ничего, Петр Иосипович, мы тоже не в темя битые. Я вот о чем думаю, — пристально посмотрел на Бунчука. — Потянешь косопольский завод?

— Но там же… Гавриленко… — растерялся Бунчук.

— С Гавриленко нам придется распрощаться.

— А как Мостовой посмотрит на это?

— Гавриленко — наша номенклатура… И мы не можем все время заглядывать в рот Мостовому. Партийная дисциплина одинакова для всех. Так что, даешь согласие?

— Ну, если… надо, то… Я — коммунист, Иван Иванович.

— Это достойный ответ. Разберемся на заводе — позвоню.

Бунчуку хотелось побежать в школу к жене или запеть. Закончилось пенсионное существование! Петр Иосипович вдруг почувствовал, как грудь наполнилась радостью, а руки — силой.

— Мостовой часто выступает с речами или лекциями? — перебил мысли Бунчука Валинов. — Ты их слышал?

Бунчук смотрел на Ивана Ивановича, стараясь угадать, какого тот ждет ответа. Но лицо Валинова было непроницаемо.

— На это — мастер, — не мог покривить душой Бунчук. — Без шпаргалки может два часа говорить. — А потом все-таки не удержался: — Наверное, дома заучивает выступления на память. Память у него хорошая. Весь районный актив звеньевых и свинарок — по имени и отчеству знает. Выучил.

— Ну, а лекции на уровне? Без всяких там выкрутасов? В национальном вопросе или о стирании граней между городом и селом? — разжевывал Валинов Бунчуку.

— Нет, Иван Иванович, об этом ничего не знаю, — понял, куда гнет Валинов. — В этих делах Мостовой был чист, еще и когда редактором работал.

Бунчук нравился сам себе: надо быть принципиальным всегда. Другой бы бог знает что нагородил сейчас на Мостового, а Бунчук — нет.