— Это почему же?

— А потому, Полина Петровна, что у вас в гардеробе полно кружавчиков, а вот на этой атлетической фигуре — сорок четвертый, второй рост, как всегда, — кирза, пятидесятый.

— Подумаешь, — сказала Пашка.

— Нет, Паша, не подумаешь. Будь я невинной девушкой и недели на две моложе — проходу бы тебе не дал. Такой парень пропадает!

Пашка уже было хотела высказаться по поводу идентификации личности Иорданова с любой, даже самой захудалой невинной девушкой, но тут заработала рация.

Примерно в то же самое время или чуточку раньше в кабинет Виктора Васильевича Стародубцева вошел Смирницкий. Он молча, ни слова не говоря, протянул начальнику два листочка. Стародубцев надел очки.

— Так… Начальнику колонны… Прошу освободить от занимаемой должности водителя в связи с переходом на другую работу. Понятно… А это?

— Радиограмма в редакцию. Прошу завизировать.

Стародубцев, как и тогда, с интересом взглянул на своего водителя поверх очков.

— Что здесь? Заместителю главного редактора… Так. А почему не главному?

Смирницкий неопределенно пожал плечами. Стародубцев продолжал читать:

— «Ближайшем будущем прошу резервировать пять „подвалов“. Гарантирую серию очерков о рабочем классе острие пятилетки». О нас, значит? Выходит, что о нас.

Корреспондент жизнерадостно кивнул, чувствуя, что делает доброе дело:

— Конечно! О ком же еще?! Теперь изнутри знаю. Прославлю. Слава и почет — на всю страну.

Нет, что-то здесь не понравилось старому полковнику, не так как-то вышло. Встал он, походил по комнате, остановился перед Смирницким.

— Прославишь, значит? Нет, сынок, лучше б ты этого не делал. И не потому, что слава нам не нужна, — слава богу, живые люди. От тебя не надо.

Смирницкого покоробило, но он продолжал улыбаться:

— Разве я плохо работал?

Начальник колонны вздохнул, тяжело вздохнул Виктор Васильевич.

— Нет, сынок, работал-то ты хорошо. Почти наш стал, да не совсем… Вот потому и не писал бы ты лучше. Все равно мы тебе до конца не поверили.