Мария идет медленнее, крепко опираясь о мое плечо.

— Скоро дойдем, — говорю я. — Людвиг идет за нами.

— Я все убеждал себя, что, по правде говоря, ничем не рискую. — Тень идущего впереди мужчины видна отчетливее. — И боялся. А ведь момент был как будто действительно подходящий. Ну, начнут стрелять, а какое это имеет значение? Но, допустим, имеет. Они не взяли с собой собак. Так это еще один шанс. Я мог вполне надежно спрятаться в лесу. До того момента помню все отлично. И рассказывал об этом не один раз, но никому не говорил, что в тот момент, когда я уже решил отскочить в сторону, страх заслонил все. Я знаю, что в меня стреляли, что я падал, натыкаясь на деревья. В какой-то момент я сильно ударился о поваленный ствол, в сознании мелькнуло: сейчас схватят, если не поднимусь. Вдруг я услышал, что те, которых вели, запели. Это могло мне помочь. Конвойные кинулись к ним, послышались свистки, окрики, пение прекратилось.

Это был глубокий песчаный ров, поросший небольшими соснами, высокая песчаная стена круто обрывалась вниз. Миновав лес, мы вышли наконец туда, где было почти светло. Приехавшие первым грузовиком были уже внизу, очертания их фигур резко выделялись на песке. Все было подготовлено заранее, уже знали, откуда копать. Мы оставляем Марию наверху. Я скольжу по откосу, увлекая за собой Людвика.

— Водка с собой? — спрашивает он.

— Да. Хочешь выпить?

— Я не думал, что будет так холодно. Ноги совсем закоченели.

— Держи, — я протягиваю бутылку и жду, пока он оторвет от нее губы.

— Не пей много.

— Ладно, — говорит он, морщась. — Оставь чуть-чуть, пригодится.

Лес, который подходит к самому рву, снизу хорошо виден, над его бархатистым краем висит мгла, она сразу заголубеет, когда покажется солнце, туман, стелющийся по земле, соскользнет вниз; в яме довольно холодно, пока солнце не проникнет туда.

— Не верю я этому человеку, — говорит Людвиг. — Что он мог запомнить? Он же сказал, что единственное, что осталось в памяти, это страх. И только.

— Он не это хотел сказать, — говорю я. — Но, очевидно, он действительно немногое помнит.

— Они ведь должны были между собой сговориться, правда?

— Могли и и не сговариваться. Впрочем, вероятно, разговаривать и не разрешалось.

— Ты веришь ему?

— Да.

— А когда сидели в грузовиках? Ведь тогда никто им не мог запретить.

— Возможно, ты прав…

— А ведь он утверждает, что ничего не помнит и только боялся, чтобы они не взяли с собой собак.