Василий ничего не знал, может быть, делал вид, что ни о чем не догадывается.

Антонина говорила всем, кто спрашивал, — Юлькиному отцу, мачехе, подругам Юльки:

— Аппендицит, острый приступ…

Ей верили или, может, тоже притворялись, что верят. В больницу Антонина не звонила, боялась, что кто-нибудь подслушает разговор, узнает правду.

В понедельник, после приема, она собралась к Юльке в больницу. На улице ее дожидался Юлькин отец — лысый, краснолицый, с трясущимися руками застарелого алкоголика.

— Может, вместе поедем? — спросил он.

Антонина подумала.

— Нет, ни к чему, думаю, все у нее в порядке, а лишние посещения — лишние для нее волнения. Понятно?

Отец не ответил, молча повернулся, пошел к дому. Антонина проводила его глазами. А вдруг догадался? Что тогда?

«Нет, — сказала сама себе Антонина. — Ничего он не догадался. И никто не догадывается».

Василию она сказала:

— Поеду в больницу, узнаю, как прошла операция.

Голубые глаза Василия потемнели.

— До всего тебе дело…

— Да, до всего, — непривычно резко ответила Антонина. — С аппендицитом тоже, знаешь, шутить не приходится. — Но, посмотрев на расстроенное лицо Василия, сжалилась над ним: — А что, никак уже заскучал?

— Приезжай скорее, — вместо ответа сказал Василий.

«Поговорить с ним насчет Юльки? — подумала Антонина. — Сказать вот так вот, сразу, — давай возьмем ее к себе…

Нет, не стоит. Лучше в другой раз. Лучше тогда, когда Юлька вернется из больницы».

Она провела рукой по щеке Василия.

— Не скучай. Вернусь засветло…