— Ты как маленькая. Пять остановок, совсем близко. Сколько народу на массивах живет? Час добираются, да еще с тремя пересадками. А есть и такие, что еще дальше живут…

Все правильно. Только тревога на душе. И холодно.

— А еще… Выходит, стареем, Тимош?

Это прозвучало так наивно-жалобно, что Тимош засмеялся.

— Такое скажешь! Какая старость? Мы еще…

— Мы, мы… Пройдет год, и назовут нас дедушкой и бабушкой, — смеялась и плакала разом. — Вот тогда…

— Сто раз пускай называют, а мы с тобой молодые.

Светлым пятном проступало в темноте его улыбающееся лицо. Крепко закрыла глаза и прижалась щекой к чуть колючей щеке. Почувствовала мягкие прикосновения его губ к уголкам рта. Твердая ладонь сжала ей грудь, родная ладонь, — и уже теплом окутало все тело.

— А бабуся еще ничего себе, — прошептал он.

— Ах ты хулиган!

Захлебнулась нежностью и прильнула к нему, хрипло дыша и глотая слезы и повторяя полузабытое, что, казалось, уже потонуло в обыденности и, словно впервые, заставляло трепетать и замирать в сладкой судороге.

Сердце долго, долго утихомиривало разбушевавшуюся кровь в жилах.

Тихо щелкнул замок. Пришел Сашко.

— Спи! — чуть слышно выдохнул Тимофей.

Но она еще долго не могла заснуть.

Утром во время торопливого завтрака Тимофей сказал:

— Когда-то был такой добрый обычай: родители нареченного и нареченной встречаются — знакомятся. Или теперь это не модно?

— Модно! — подтвердил Сашко.

— Так нам ожидать приглашения? — спросил отец. — Или наоборот?