«Еще немножко, и она меня возненавидит», — подумала Ольга Ивановна, но ничем не выдала себя.

— Когда я была на палубе, пароход как раз причаливал. Вижу, идет с чемоданом. Просил кланяться. Тебе, мама, особый привет.

— Ой, жаль! Такой приятный человек…

— Он и сам жалел. А впрочем… — скривила губы. — Я не уверена, что у него действительно был билет до Батуми. Он и с самого начала производил впечатление человека, не очень отвечающего за свои слова.

Майя молчала.

«Лучше было бы ночью сказать, что он сошел с парохода, но я не могла поверить, что этот чудак и в самом деле так сделает», — думала Ольга Ивановна.

— Почему ты не ешь, Майя? — забеспокоилась бабушка.

— Голова болит. Мне только чай.

Бросив взгляд на сурово-замкнутое серое лицо Майи, Ольга Ивановна с облегчением сказала себе: «Кажется, и впрямь хорошо сделал, что исчез». И все-таки это упрямое «кажется» и тайное сожаление подсознательно не оставляли ее.

Он решил это после исступленных минут, когда хриплое дыхание и стук сердца казались грохотом грома и стихали долго, медленно.

Тогда он сказал:

— У меня на физиономии всегда все написано.

— Кому какое дело? — прошептала она, прижимаясь к нему.

Отозвался не сразу.

— Бедная девочка…

Она подняла голову, вглядываясь в темноте в его лицо.

— Смотри на вещи проще. Не юнец.

Ей хотелось смеяться, шалить, болтать. Прильнула губами к его губам, шепнув:

— Это, чтоб ты молчал.