Крокодилят убрали, и церемониймейстер попросил Луговского приблизиться к кушетке.
— Сейчас, — сказал он, — мы покажем номер, который необычаен и опасен. Представитель публики подтвердил, что обману нет, и просит тишины.
Раскрыли большой старый чемодан. Луговской и церемониймейстер смотрели, как дама-укротительница, издавая какие-то нечленораздельные звуки, точно она все время нервно зевала, извлекала из чемодана что-то длинное, пестрое, похожее на раскрашенную пожарную кишку. Это непонятное, длинное она начала развешивать на двух венских стульях, как развешивают для просушки старые половики. Она медленно делала свое мрачное дело. Луговской, как он потом рассказывал, хотел потрогать это разноцветное нечто, но боялся, что вдруг это окажется действительно кишкой и он погубит номер хохотом, какого не сможет удержать.
Накрутив все, что было извлечено из чемодана, на спинки двух венских стульев, дама издала судорожный вопль и села на кушетку, протягивая руку в публику, как бы приглашая ее убедиться в силе своего подвига, а другой показывая на полумертвого удава, бессильно свесившего свою голову куда-то под стулья.
Но это было еще не все. После томительной паузы дама села снова на кушетку, сделала несколько вздохов, стулья поднесли к кушетке, загасили две свечи, и в полном, тягостном молчании она начала сматывать удава с венских стульев и тащить все это на кушетку. Она легла, положила голову на подушку и начала натягивать на себя удава, который, лишенный всякого достоинства, покорно подчинялся своей укротительнице. Ничего, в сущности, не происходило. Наступило короткое молчание. Удав, зажатый объятьями дамы в бархатном платье, по-видимому, лишился чувств. Тогда укротительница закричала на весь шапито, сбросила удава прямо на пол и, презрительно глядя на него, начала раскланиваться, простирая руки во все стороны. Служители охапками собирали бедного гада и бросали без всякого уважения в чемодан.
Дали свет, и укротительница еще и еще появлялась и, обмахиваясь веером, посылала воздушные поцелуи — и особенно в нашу ложу. Церемониймейстер поблагодарил Луговского и объявил перерыв перед чемпионатом французской борьбы.
— Откуда они взяли столько борцов? — спросили мы у местного жителя.
— Так это же безработные с нашей биржи! А ленты, что у них через плечо, — это с цирком привезли.
Объявили все борьбы решительными до конца. Выбрали комиссию из публики для спорных моментов. В эту комиссию мы выделили Леонида Максимовича Леонова, и он с честью нес свои обязанности. При отсутствии всякого развлечения в тогдашнем Чарджоу мы после трудового дня ходили в цирк по вечерам, пока не надоело.