ВСЕГО ПОЛГОДА

ВСЕГО ПОЛГОДА

АЛЕША

АЛЕША

Алешин отец, летчик гражданской авиации, любил говорить: «Нас английскому не обучали. Своим горбом… С пятнадцати лет на хлебозаводе, в гуще жизни…» И, оттопырив губу, пощелкивал ногтем по магнитофону, Сыну эта назидательная похвальба всегда казалась пошлой, а после того, как он недобрал очков на вступительных экзаменах в Инояз, и вовсе нестерпимой. Мать, молодая, красивая, инженер-экономист, только что перешла с завода в министерство. Сокрушаться, что Алеша не попал в институт, ей было некогда. Она быстро устроила его с помощью приятельницы в большую московскую библиотеку и в знак сочувствия купила в комиссионном японский свитер-водолазку. И только бабушку, безропотно открывавшую дверь, когда он за полночь возвращался от приятелей, глубоко огорчала его неудача. Она ставила на кухонный стол варенец и пироги с капустой, любимую еду Алеши, садилась против него, подпирала подбородок кулаком, говорила: «Еще наша возьмет. Мы его кровь переборем».

Кровь, которую предстояло им перебороть, принадлежала ее мужу, бывшему повару в херсонском ресторане «Лондон». Он бросил ее лет двадцать назад, женился на молодой, обзавелся детьми, вскоре вышел на пенсию и подрабатывал в ночных сторожах на лесном складе. Раза два в году появлялся у дочери, просил денег. Бабка честила его последними словами, но на комоде держала его фотографию незабвенных времен ресторана «Лондон», в котелке и пальто с шелковыми блестящими лацканами, с брезгливым выражением длинного горбоносого лица.

Все беды и неудачи, какие случались с ее детьми и внуками, — и то, что младшему сыну не задалась военная карьера, и то, что у дочки его были кривые ножки, и что Алеша не попал в институт, — все приписывалось дурной крови бывшего мужа.

Сам Алеша не чувствовал кровной связи ни с матерью, ни с отцом, ни с беспутным дедом, но бабку любил, а может, и не любил, а испытывал временами приливы благодарности и жалости. Нисколько не стеснялась она дать почувствовать, что он маленький и спрос с него совсем другой. Иногда он вдруг замечал ее красные, распухшие руки с блестящей склеротической кожей и в порыве нежности хватал половую тряпку, ведро, принимался мыть полы во всем доме.

Был он долговязый, узкоплечий, с широко расставленными светло-карими глазами, густой черной челкой, коротко подстриженной на лбу, с худыми, по-щенячьи большими руками и ногами. Последние годы его мучило сознание своей исключительности и в то же время неполноценности. В девятом классе он стал брать частные уроки у школьной преподавательницы английского языка, стареющей девушки, восторженной и одинокой, восхищавшейся его произношением и чутьем к языку. Он влюбился в нее, они стали встречаться не только на уроках.