Наконец-то! Кончились три часа на выдаче, рук-ног не чуешь. А бабка опять бушует. Набросилась на мальчишку из отдела рассылки. Он, видите ли, о книги споткнулся, связку развалил. Как, как она ему сказала? Que diable t’en porte? Интересно, что он подумал? Наверно, просто ничего не понял. Инка шипит в своем углу: «Обложила, ведьма, хорошенького мальчика. У него глаза, как у Бемби!» Никого не может Инка пропустить. Даже несовершеннолетнего. Ужас как хочет замуж.

Домой Настя уходит усталая. Никогда она не привыкнет к этой работе, к этому подвалу, к этим чужим людям. Жалко школу. Мама говорит, что Настя консервативна, и это плохо. А папа: «Копает глубоко — научный склад мышления, и это хорошо». А зачем художнице научный склад мышления?

Ноги как чугунные, и все-таки она плетется в ГУМ. Есть там такой шелк черный с золотой крученой ниткой. Для новогоднего платья — мечта. Новый год она будет встречать с Васькой Заломиным в школьной компании. Это решено еще на выпускном вечере. С мамой был неприятный разговор. Никогда не жалеет денег, а тут вдруг: «За дачу надо платить. И зачем тебе черное? Успеешь, когда сорок стукнет. И вообще — «дитя, не тянися весною за розой. Розу и летом сорвешь». Вечно шпарит цитатами. Отец издевается. Называет — сборник крылатых слов. Деньги все-таки дала.

Все в порядке. Шелк куплен. Послезавтра получка. Отдать маме деньги — хоть какая-нибудь польза от этого подвала.

Дома ее встречает Глафира Яковлевна. Бывшая няня, теперь она помогает маме по хозяйству. Уютная, медлительная, склеротическая старуха.

— Лапушка, разогреть зразы? — спрашивает она Настю.

— Спасибо, я обедала в столовой.

Глафира готовит лучше всякого повара, но обедать в столовой почему-то интереснее.

Из маминой комнаты доносится треск пишущей машинки. Задувает свои переводы. Любит работать запойно. Не скажешь, что ленива. Беспорядочна, но не ленива. Отца, конечно, нет дома. Тупая гипсовая морда Аполлона висит у него в кабинете. По-настоящему — взять бы альбом, карандаш и расположиться у него. Но такая усталость…

Мама выбегает из своей комнаты. Седая, моложавая, беспокойная мама, в халате с огромными цветами.

— Ты бы поела. Там в холодильнике малиновое желе и ветчина есть. — Она чем-то смущена, не смотрит в глаза. — Да, тут без тебя приходил этот поврежденный… Васька Заломин. Оставил письмо.

Она протягивает письмо, но Настя не торопится его читать. Мама заметно не в себе. Чего-нибудь наговорил ей Васька — что ему хочется повеситься, что дома его никто не понимает. Мама не против романов, но считает, что их должно быть сразу несколько. Тогда ни к одному нельзя относиться серьезно. Уговаривает всех избегать отрицательных эмоций, а сама… Спать не ляжет, пока Настя не вернется с вечеринки. Нет таких ужасов, какие не навоображает. Опасается Заломина, говорит, что психопатия заразительна. Пауков боится. А кто не знает ее, может подумать — отчаянная женщина. Со стороны все кажется очень просто.