И все это он снова переживал в полусне, даже дольше, чем длился сам сон; и так прижался лицом к чему-то теплому, словно его голова и в самом деле покоилась на коленях у Жужики. Между тем лежал он всего лишь на старом кожухе, от которого пахло овцами и конюшней… Но он сумел отогнать эти запахи и, отстранившись от кожуха, вновь перенесся далеко, далеко и, поискав, нашел и снова впитал в себя любимый запах…

— Что это за запах?.

Запах тела Жужики. И он впитывал, упивался, и вбирал в себя, и хотел видеть продолжение сна и больше не просыпаться. Зачем просыпаться и вновь окунаться в жизнь, когда человеку снятся такие сладкие сны?.. Зачем ему люди, другие люди, если он был когда-то так счастлив с этой девушкой, с этой чудесной девушкой, с самой лучшей во всем мире!

Он закрыл глаза, с силой зажал их, — а вдруг ему удастся опять уснуть, и снова придет чудесное видение, и он вновь почувствует эту нежную, сладкую, щекочущую радость счастья?

Как доверчиво она сказала только что:

— Пришло письмо… ко мне, ко мне, ко мне…

Он пытался воскресить в своей памяти ее голос, еще раз услышать его и испытать то сладостное, интимное чувство, когда они, прижавшись друг к другу, долго-долго мечтали о любви и были одним целым, принадлежали друг другу, и, как ему казалось, их сердца бились навеки вместе.

Ему грезилось, будто сердце его взлетело на крыльях, как орел, и несло его к девушке, со свистом рассекая воздух. Ой, только бы не проснуться, только бы никогда не наступил рассвет, навеки застыть в оцепенении и ощущать запах тела Жужики, сгорая от беспредельного счастья…

— Но-но! — послышался со двора грубый окрик, и Йошка проснулся.

Старый Мароти уже поднялся и поил лошадей.

Пристыженный Йошка поспешно оделся и опрометью бросился помогать старику.

Он начал таскать воду в длинное корыто.

Но вдруг голова у него закружилась, колодезный шест остановился в руках, и он чуть было не полетел в пропасть.

И все от того, что вспомнился ему — даже и не вспомнился, а скорее отозвался болью в сердце — тот случай, когда он доставал Жужике воду из степного колодца.

«— Ты чья?

— А зачем это вам знать?

— Не Пала ли Хитвеша?

— Если знаете, то зачем спрашиваете?»

Тогда были легкие теплые летние сумерки, а сейчас приближается зимний студеный рассвет. Тогда счастье песней неслось по усеянной цветами степи, а теперь лед обжигает руки, сердце… Тогда у него ничего не было, он не мог не только что купить, но даже подумать о коралловых бусах для девушки — и все же был так счастлив, так счастлив! Теперь же почти все — и дом, и хлев с высокой крышей, и хуторок, и стога, и колодец с ведром, и садящаяся на него птица (ведь она тоже садится на его богатство) — все принадлежит ему, но это богатство для него-лишь тяжелый, огромный груз, который придется тащить.