И чтобы здесь, в доме Мароти, узнали, что она прибежала сюда ради какого-то парня и покончила с собой?
Чтобы похоронили, как паршивую собаку, чтобы кровь ее затерли сапогами, чтобы ее кровь прилипла к подошвам цыган?
О, только бы он вышел, если не за каким-нибудь делом, то хоть просто проветриться!
Но время все шло, а он не выходил.
Вместо него вышел старший цыган.
Жужика даже испугалась: еще, чего доброго, узнает.
Это тот самый цыган, который так часто играл ее брату Андришу. Славный, добрый цыган, он никогда не брал у Андриша денег: «Оставь, Андришка, пусть платят господа, а тебе я сыграю на скрипке из любви к тебе, ведь я тоже был четыре года в русском плену… Ты же не платил там, так и сейчас не обижай…»
Но тут она испугалась, что цыган вернется назад в дом и ей не удастся поговорить с ним.
— Дядюшка Лаци! — позвала она и подошла к цыгану.
— Кто ты, чего тебе, а? — засыпал ее вопросами старый цыган.
— Дядюшка Лаци, сыграйте ему песню:
А головушку свою Я склоню на грудь твою. Белую, лебяжью…Цыган пристально посмотрел на Жужику, которая тем временем сняла маску.
— Сестренка моего братишки Андриша? — спросил он шепотом.
Он все понял; немного помолчав, он протянул девушке руку и тихо добавил:
— Сыграю, дорогая, сыграю.
— Но только, когда наступит тишина, дядюшка Лаци, полная тишина.
— Ладно, ладно, доченька, — сказал цыган, — Ничего, придет время, сыграю я тебе и марш Ракоци. — И он вошел в дом. Жужика бросилась к окну и снова увидела, что происходит в комнате.