Молока крестьяне привезли целый обоз. Уже смеркалось, а торговля шла бойко. Молоко продавали и в розлив из бидонов, и кринками.

А один крестьянин умудрился привезти по-сибирски молоко — ледяными кругами; когда только успел столь молока наморозить?

Но по поселку распространился слух: баррикадники грабят простой народ, купили в деревне по одной цене, а в поселке продавали с каждой кружки чуть ли не на копейку дороже.

«Знамо дело, — подогревали женщин кумушки вроде Зины Рокотовой, жены опозорившегося и чуть было не лишившегося должности в свое время полицейского ротмистра, за что Зина никак не могла простить ни Наташе Вавилиной, своей бывшей подружке, а ныне «баррикаднице», ни «красной портняжке» хромоногой Маруське Борисовой. — Знамо дело, — зудила Зинка, — копеечка, прихвати ко времени — она те и рублик сбережет, а на рублик и еще кака денежка набежит. Маруська Борисова в школе своей закройной да шитейной привычна народ обдирать, что ей вдовья да рабочая копеечка».

Начали потихонечку мужички-помощнички по домам с баррикады тикать — жены отозвали. С кем, мол, идете, такие же дармоеды и прижимы, как и в потребиловке и в заводской администрации. Не успели власть заиметь, как с рабочего люда дерут втридорога.

Не услышь вовремя, не разгадай хитрый маневр подлого врага в штабе, и пошатнул бы «молочный бунт» и главную баррикаду, а не то что крайние да малые.

Два бидона молока, купленные на деньги кассы дружины, были отправлены на склад в школу и приняты Григорием Борманом. Марина Борисова по давно заведенной цепочке от одной к другой собрала всех своих надежных учениц из школы кройки и шитья прямо у себя дома. Благо на улицах ни полицейских, ни солдат, ни казаков. Занавесили шторы, зажгли свет. Маруся громко начала читать листовку:

«Товарищи женщины! Матери, жены и вдовы!..»

В ней сообщалось, что завтра вдовам с малыми детьми и женам дружинников, а также всем примкнувшим к восстанию рабочим и находящимся на баррикадах, если у них есть малые дети, будет роздано бесплатное молоко, купленное штабом дружины. Там разъяснялось населению, что копейка на трехкружечную махотку, а не на кружку, как утверждают кем-то пущенные сплетни, была своеобразной надбавкой крестьянам за их смелый приезд вопреки полицейским запретам и за ту скорость, с которой они откликнулись на просьбу рабочих. Там же приводились высокие цены на молоко на рынках губернского города. Спекулянты взвинтили их чуть ли не втрое. Говорилось и о том, что все деньги за молоко получали с населения сами крестьяне.

— Быстро-то как напечатали! — не удержала своего восхищения Глаша.