— Что ж, Епифан! Скажу тебе одно: счастливчик, у хозяев на виду. Бывай, друг, с богом, — изобразив на лице кровную обиду, ленивой походкой направился Константин к себе.

Но только дворник ушел, Константин Никанорович подался к баррикадам. Его допросил один часовой, узнал, что сына ищет — Нюшка рожать собралась, передал другому. Так и добрался Никанорыч к начальству, попал к самому Антону Болотову. Ему-то он и передал точнехонько весь свой разговор с Епифаном. Выполнив свое дело, Константин Никанорович тем же порядком, от часового к часовому («нельзя ныне сыну домой, занят больно!»), подался домой.

Теперь во что бы ни стало надо было встретиться с Павлом Александровичем Хорошевым. В завод можно проникнуть только с его благоволения. Но Хорошева не было дома. К заводу ближе чем на выстрел вообще никого не подпускали. Оставалось одно: ждать, когда верный пес господ акционеров вернется домой. Хорошева он все-таки дождался, но тут дело его не выгорело:

— Не могу, поверьте мне, любезнейший Константин Никанорович, просто не имею власти. Вот кончится забастовка, приходите, зла на вас не держу, что-нибудь придумаем, лично вам помогу с работой.

Оставалось идти спать. Но эта ночь не была похожа на прошедшую. Бьют тяжелые пулеметы, то там, вдалеке, то где-то совсем близко раздаются выстрелы залпами, залпами, затем одиночный, еще один… Под такую музыку не уснешь. Оделся Константин Никанорович, прихватил ломик, лопату, пару булыжин сунул в карманы штанов и подался на подмогу сыну к баррикадам.

Сделав солидный крюк вокруг главной баррикады, Константин Никанорович вышел к пожарной каланче. Теперь пробирался во тьме кромешной вдоль забора, пытаясь проскользнуть к угловому дому, но чуть было не упал, наткнувшись на колючую проволоку. Адеркин-старший знал, что каланчу будут отбивать у пожарников, поэтому и стремился сюда, чтобы стать полезным, все-таки он не лыком шит: сколь годов отдал военной службе, пусть морской, но опять же военной.

Кто-то еще шебаршил у баррикады, видно, крепенько зацепился за проволочные колючки. Адеркин двинулся на этот шумок. Сразу все стихло. «Видать, притаился, шельмец», — с неприязнью подумал Адеркин, а его рука наткнулась на человека не то в кожухе, не то в брезентовой робе.

— Тише ты, — зашипел на Адеркина неизвестный, — помоги малость, в колючку прямо по грудки влез, валенцы, язви ее в корень, чуть не все изодрал, ан не пущат, полами кожушка сильно с изнанки шерстью, видать, заклещинился — ни взад, ни вперед.

— Ты кто будешь-то? — спросил Адеркин.

— Кто-кто, ну, человек буду, не лошадь…