Лучше бы, конечно, закопать такой фугас где-нибудь перед въездом в поселок, но поздно: там уже стояли солдатские пикеты и рыскали казачьи разъезды.

Слабость восставших состояла еще и в том, что большинство штабистов и командиров боевых отрядов — новички в военном деле и не имели какого-либо представления о порядке ведения вооруженной борьбы, о значении в этой схватке стратегии, об умелой военной тактике. Зато многие слышали о баррикадах. Был на памяти опыт парижских коммунаров. Большинство дружинников верило в единственную возможность — позиционную войну под прикрытием баррикад. К этой борьбе, казалось, все было подготовлено — какой-никакой и боезапас, и питание, и медикаменты. Баррикада представлялась боевикам неприступной крепостью. С ней связывали веру в успех борьбы, за ее хлипкими с военной точки зрения заслонами дружинники чувствовали себя, как за каменной стеной.

Здесь, думалось, можно будет дать достойный отпор до зубов вооруженному врагу. Здесь не страшна, казалось, ни пехота, ни даже казачья конница. На людях и смерть красна. Так и на баррикаде. Здесь и умереть можно было красиво в кругу друзей-единомышленников.

Романтика баррикадных боев вошла и в кровь и в мозг восставшего народа.

И штаб прислушивался к мнению, которым жило большинство.

А в губернском городе телеграфный зуммер выталкивал и выталкивал в Питер сигнал за сигналом. Губернатор испрашивал у министра внутренних дел более двух десятков тысяч рублей для организации особого отряда по борьбе с мятежниками на Волжских железоделательных заводах, сообщая о том, что этот район объявлен на положении усиленной охраны.

Между тем первая и не самая трудная ночь рабочей обороны подходила к концу. На баррикадах складывался свой неуютный, полный тревог и неожиданностей быт, смахивая на неспокойный быт воинского подразделения, осажденного в большой крепости.

На следующую ночь под прикрытием тьмы казачья сотня пыталась приступом взять главную баррикаду. Выгарцевав из Соборной улицы, сотня перестроилась широким фронтом во всю ширину Шоссейной. Далеко впереди конных казачьих цепей у обочины большака горячил высокого ладного скакуна лихой казачий офицер. Вот по его приказу казаки вскинули на изготовку новенькие карабины. Офицер взмахом сабли скомандовал: «Пли!» Первая цепь казаков дала дружный залп по баррикаде. И тут же положила коней. Снова махнул сабелькой молодой офицерик, и второй раз залп оглушил баррикаду. Третья цепь галопом пошла в промежутках меж второй и с ходу произвела свой грозный залп.

Офицер теперь гарцевал уже на самой середине шоссе, а за ним, сдерживая разгоряченных коней, продвигалась вперед казачья сотня.