В белых бинтах под одеждой, вся залитая раствором йода, Марина вернулась на главную баррикаду.

— Здесь мы победим или умрем, — тихо сказала она. И не уходила в укрытие до самого конца своего главного боя и своей победы.

А баррикада уже третьи сутки жила особой, неповторимой жизнью, полной тревог и надежд, ожидания неизвестности и постоянной готовности к отпору. Женщины нет-нет да и вынесут из соседнего с баррикадой двора ведерко студеной воды. Сторожко осмотрятся, нет ли пальбы, и плеснут воду на утрамбованный перед баррикадой снег: пусть крепче схватит ледок, надежнее будет рабочая крепость, неприступней рабочий редут.

«Товарищ! Не найдется ли махорочки, погреться охота». Это душевное обращение залетело на баррикады с маевок, с подпольных сходов, из политических кружков. Оно еще не стерлось, не отштамповалось, не сгладилось до привычного. Оно отражало романтическую возвышенность революционного порыва людей, спаянных единством цели, единством нового, тревожного и боевого баррикадного уклада в одну большую революционную семью, готовую делить с любым из стоящих по эту сторону и радости, и огорчение, любой успех и любую печаль, которые здесь, так же как и общая судьба, стали достоянием всех и каждого.

— Возьми вот кисет, товарищ! Отсыпь сколь надо, по своему вкусу. А я пока кресальцем искру выбью.

Антон Болотов снял огромную стеганую, словно ватное одеяло, варежку с левой руки, вынул трут, кресало и неторопливо сильными ударами железяки о твердый камень начал высекать искру, чтобы затлел огонек и соратник по баррикаде смог прикурить.

Яким Смычков был левша. Он проворно крутил одной левой из клочка где-то сорванной и припрятанной на такой случай афишки длинную тонкую цигарку, совестливо загребая в ее узенький раструб чужой махорки, чтобы не очень внакладе оставить хозяина полупустого кисета.

Смычкова знали в литейке как человека мастерового и сметливого в работе.

— А что, робяты, — шутил кто-либо из стариков, — наш-то Якишка не хуже тульского левши блоху подкует.

— Не то тянешь, дед, — отвечали мужики помоложе. — Какой из его коваль? Вот подкову золотеньку с целым набором невидимых глазу шпонок Якимушко запросто может отлить для самой царицы-инфузории или еще кого-нито.

Но Антон работал на судоверфи вдали от литейного и Якима Смычкова не знал. На главную баррикаду пришел по заданию штаба, где все его члены с сегодняшнего вечера несли посменное дежурство.

После удачного удара баррикадной пушчонки пока что наметилось относительное спокойствие, но люди чувствовали: надвигается гроза.