Его и раздражало, и удивляло то, что мысли постоянно переносились к сыну, и он никак не мог размежевать свою и его юношескую судьбу, словно они получили ее одну на двоих.

Решил позвонить по телефону на всякий случай жене, но, когда спустился вниз и уже поднял телефонную трубку, вдруг засомневался — не представлял, о чем будет говорить с ней. Сидел в кресле и держал приложенную к уху трубку, в которой монотонно и громко гудело. Наконец набрал номер и сказал:

— Это я.

— Что-то случилось?

— Нет… Что-то хотел сказать… И, понимаешь, забыл.

Жена рассмеялась:

— Ой, муженек, это уже склероз. — И добавила серьезно: — Не задерживайся. Помнишь, какой сегодня день?

— Какой? — переспросил он.

Она, видимо колеблясь, помолчала несколько секунд, а потом сказала:

— А-а-а, это звонила дочь: приезжает.

— О! Это хорошо! — чуть ли не выкрикнул от радости Антон Петрович. И тут же вырвалось: — Я тебе тоже кое-что должен сказать…

— Что же?

— Да, собственно, ничего… Приду домой, расскажу…

— Ты что-то не договариваешь… Не молчи. Может, с Сашком что-нибудь?

— Гм… да, с ним. В театре подошел ко мне и заявил: женюсь!.. Представляешь?

Жена вздохнула, снова помолчала и сказала:

— Ах, как годы летят! Уже и сын взрослый…

Антон Петрович вдруг вспыхнул:

— Взрослый!.. Прошел войну, концлагерь… голодал, мучился, как мы… Взрослый… — И он внезапно смолк, почувствовал разлад с самим собою. Потом пробормотал: — Извини, я сегодня в скверном состоянии…

— Ну, ну, ладно, я чувствую… Не задерживайся…