Воскресный день, собрались за столом пожилые люди, чтобы прийти к согласию и благословить детей своих, но о чем они речи ведут? Как попадается курице в куче мусора зернышко, так и они выхватили из текучего песка будней блестящий камушек — судьбу их односельчанина Георге Кручяну. Сошлись тут любовь и тюрьма, семейные передряги и ревизионная комиссия, сковородка со шкварками от жареного гуся и жена с сотней для знахарки. И трое детей. И небывало уродивший виноградник… Но для чего все это происходило на свете и для кого? Для того лишь, чтобы умер человек, а вслед ему неслись слухи и домыслы?

Вот невестины родители: о Кручяну ли у них сердчишко ёкает? Да уж нет, о дочери Диане. В селе с пеленок ее звали Динуцей, деточкой, а теперь жужжат, как осиный рой, перемывают косточки: у нашей деточки пузо скоро на нос полезет! Бедная, бедная мама… Каждое воскресенье она ездила к черту на кулички, то поездом, то автобусом, до того института, что в Бельцах по соседству с собором… Правду сказать, она успевала и перед собором постоять, перекреститься. В кошелке ждали своего часа жареные цыплята, четыре-пять ломтей свежей брынзы, кружила пчела над склянкой с медом… Да мать скорей умрет, чем расскажет, как она сокрушалась, что дочка встает с постели прямо на пол босыми ногами — пол в общежитии деревянный, холодный. Потихоньку от мужа привезла Динуце коврик: «Простынет, бедная, это книжное учение — сущая каторга!»

Теперь у дочки диплом, и сто́ит он трех приданых, но в нагрузку к нему — довесочек… Кто же так постарался, сглазил девоньку? И волосы у нее не те, из конопляных стали рыжего цвета, и ногти серебром покрылись, и губы перепачканы, словно зеленых орехов наелась, любого научит, как одеваться да красоваться. Мать только смущенно спрашивала: «Диночка, почему по выходным не навестить нас с отцом? Свободная ведь… ну, если не скучаешь, хоть так просто, чтоб люди видели, а то подумают, что мы от тебя отказались. Пройдемся вместе по селу, спустимся в долину к тете Мэриоаре, тогда скажут: смотри, отец у нее чабан, а какая дочка — точь-в-точь старая учительница, внучка мельника Тарантая…»

На прошлой неделе сестра просветила Мару: «Ты, что, леля, с завязанными глазами живешь? Или уши заложило? Не слышишь — село гудит, Дианка твоя спуталась с этим громилой… Чую неладное, позапрошлой ночью приснилась мне вся в черном… оделась в мешковину и месила ногами грязь перед кооперативом… потом ела черные грибы, а те пищали, как живые. Сегодня, представь, иду в магазин, а жена Робу говорит: «Что, Тудор ее с носом оставил, твою племяшку?» Я так и села: «Какой Тудор?» — «Моряк, говорит, бывший, пожарник из района. Видела его с дочкой Грэждиеру, тащил Софийку за шею, будто душить собрался в саду за домом культуры…»