Жена его поддержала:

— Вверх от магазина живой курицы не увидишь, дожили.

— Да, сватья дорогая, теперь в лесу самое житье. У лесника много ли дел? — вступила в разговор Василица. — Огород поливать не надо, хворосту на растопку полно, грибочки себе растут, по осени кизила насобираешь. Корове раздолье, с травой никакой мороки, знай паси, и сена копенку-другую поставишь на зиму.

Она заулыбалась, радуясь, что дом утопает в запахах куриного жаркого, румяненькие куры красуются на ее столе, хоть и повывелись выше магазина.

— Что ж вы не пробуете ничего, гости дорогие? Мясо стынет, холодец тает… А голубцы кто еще не взял?

Василица так и сияла, гордо обводя глазами комнату — люди почтили ее дом, а она, мать взрослого парня-молодца, скоро станет свекровью.

— Мэй, опять стаканы пустые. Ты у нас за хозяина сегодня. Никанор, не сочти за труд… Тудор сейчас придет.

— А? Что-что? — сказал Никанор и крепко задумался, уставившись в одну точку. Привиделся ему нынешний осенний денек, лесная поляна и солнце, отвесно и яростно бьющее из-за быстро бегущих по небу туч. И малыш на поляне — тот, что родится вскоре у племянника. Жених с полчаса как ушел, мечется туда-сюда, будто ему и дела нет до предстоящей свадьбы. Перекур за перекуром, а ребенку его в третьем тысячелетии жить…

— Никано-ор! — тронула его за плечо Вера. Знала она за своим словоохотливым мужем слабинку: временами его посещают видения, иногда вот так остановится посреди разговора, прикроет глаза — и хоть тресни, двух слов не может связать. А потом с удивлением признается: «Знаешь, жена, если не думаю, слова откуда-то сами берутся, но стоит задуматься…» — «Никанор, как же так! Ты уж лучше не думай…»

Вот и сейчас сидел он, тихо покачиваясь, как мусульманин под клики муэдзина.

— Никанор, — шепнула Вера, — далеко залетел? Очнись, эй!

Бостан вздрогнул, как от озноба, поглядел на жену, будто впервые увидел. Так он еще в детстве вздрагивал, во сне, отгоняя ночные страхи.

— Тьфу, черт, так и свихнуться недолго, ей-ей… — и откинулся на спинку стула, стряхнул с колена крошки.

Никанор не слышал, о чем говорили за столом, пока он витал где-то в лесных чащах, а Ферапонт продолжал, обращаясь к нему:

— Знаете, сват, все дело в законе. Может, кому и плохо с законами, да без них вовсе дело дрянь! Брат моего деда служил егерем, и когда приходила пора собираться в лес, падал перед иконами, бил поклоны, потом жену целовал троекратно, точно навек прощался. Добираться ему через три уезда, а от Днестра до Прута сплошняком лес. Ехать-то одно удовольствие, солнышко не палит, да вдруг из-за вяза или куста тенистого шасть перед лошадью лихой человек с обрезом — и пропал егерь. Вот он и целовал бабушку Софронию, говорил: «Прости, жена, не вернусь через сорок дней — начинай меня поминать. И детей береги…» А теперь что? Летят на луну и улыбаются, как Гагарин: «Поехали, ребятки!»