Ферапонт сочувственно проговорил:

— И правда… Надо же, пришел на такое заседание с тычкой, а? Он на вас как на соседа обиделся за обыск?

— Господь с вами, сват Ферапонт, — решительно поднялась Вера. — Вы у меня спросите, как дело было, я все знаю.

— Не-е-ет, сват, — умиротворенно протянул Никанор, — Вы видали, какие у нас таланты пропадают? Сказочник под боком, мама родная! И о душах все знает, и тот свет повидал, с лебедями, жаворонками и злыднями… И чем все кончилось, Тудор? Зазеленела тычка, нет?

У жениха подкатило к горлу, он почувствовал вдруг, как что-то в нем поднимается снизу, ползет и разбухает, будто медуза… Да, и притом зеленая, смешанная с желчью, и какой-то шорох прошел, и вроде уже не медуза, а огромная крона шумит в нем, как шумит море, перекатывая гальку…

12

12

Никанор помолчал-помолчал и прицокнул языком:

— Ну, одолжил, Тудор, ну, учудил!.. Хоть в кино тебя снимай, как Тарапуньку. Самую малость не дотянул, браток, промашка вышла. Вспомни-ка, что бабушка говорила? Единичку в уме держать надо, про себя…

— Чего? Какую еще единичку?

— Дорогой племянник! — откинулся на стуле Никанор. — Заруби на носу: у нас не крадут. У нас в колхозе «Светлый путь» с тех пор, как выгнали Хэрбэлэу, просто многое пропадает, бре. Разве так не бывает — уронил и забыл? Ну, как детишки теряют варежки… А заметит это только тот, кто колхозной жизнью живет, — и подмигнул Ферапонту. — Идешь по дороге средь бела дня и видишь… опять-таки, если ты в душе настоящий колхозник…

— Это потому… я говорю, где хороший хозяин? — сказала Зиновия.

— Вот-вот, кручяновские «принципы»! На том он и погорел, мама Зиновия. В наше время запутаться — плевое дело. Кручяну спросили: «Вы подбираете все, что под руку подвернется? Упадет с машины зернышко, так конец света, кричи караул? Штефания, сторожиха, пусть дубасит по рельсе, а весь колхоз бежит, как на клич петуха, это зернышко подбирать? Вы в своем уме, товарищ? Или отрицаете успехи коллектива?» И еще хорошо добавили: не пропадает там, где пропадать нечему.

Ферапонт вертел головой, глядя то на Никанора, то на его племянника, ну и ну, спорят, словно канат перетягивают. Сам-то он целыми днями один под солнцем, только пара чабанов рядом да девятьсот шестьдесят овец, а здесь человеческий голос слышишь вместо блеянья… Его овчарня стоит среди пяти холмов, на солончаках в низине — там спорят лишь закаты с восходами, коршун с сусликом или петушиное «кукареку» с карканьем воронья. Время там соткано из росы и самолетного гула, который слышен каждый день, как раз когда Ферапонт доит овец. Овцы словно жуют этот гул вместе с травой и тоненьким «динь-динь» от колокольчика на шее у козла.