Отец мой, скажу вам, трус, бросил ее, сбежал. Все повторял, что вы ее дети и не тронете свою благодетельницу. А сам не больно-то верил… Бывает, твердишь что-нибудь, считая, что другому полезно в это поверить, но собственная шкура часто дороже истины… Ну, покинул он мать, и где ему открылась истина, которую искал? Настигла его в городе Канны, там и похоронен.

Однако, послушайте, что теперь говорит моя бабушка:

«Как я любила крестьян, Лучиан, внучек… Я же всех крестила и учила их, как учил Христос: мое добро — ваше. А они поняли наоборот: ваше добро, боярыня, — наше добро! Считала их крестными детьми своими, а они все напутали, глупые. Зачем устраивать фейерверк из забора? Чем провинился сад с прекрасными яблонями и наполеоновской черешней? Разве сад виноват, что изуродовал его двухметровый забор из крашеных досок? Лучиан, детка, если бы изгородь была живая, зеленая, они бы, наверно, не подожгли, правда? Это же живое, а они христиане… Боже, как страдают олеандры! Я накануне велела вынести из оранжерей розовые олеандры: весна в разгаре, все цветет, — а их встретило пламя вместо лучей солнца. Ах, Лучиан, если б они не забывали, что деревья между собой тоже разговаривают, как и люди, радостью делятся и пугаются… Скажи моим крестным детям, пусть вспомнят свои песни, где и птицы говорят с человеком, и травы, и лист зеленый…»

Так вот, земляки, — продолжал молодой Булубан. — Бабушка послала меня передать ее волю: поместье в двести пятьдесят гектаров отныне навеки ваше, так что помяните старушку добрым словом. Но ей хочется утешить и опаленные персики, и олеандры, и черешни. «Пусть, — говорит, — мои дети верят: деревья не грешны, зачем им страдать? Хотят эти люди взять землю сына моего? Пожалуйста, пусть разделят между собой, только уговори их, передай мой материнский завет — чтобы не враждовали больше ни с деревьями, ни с людьми, ни с небом, жили в мире. Я не ведала, что они так грубы и жестоки, теперь, того и гляди, друг дружке головы проломят из-за какой-нибудь межи или ореха. Но потом им эти деревья отомстят, ох как отомстят… Забудут дети мой наказ — и начнется засуха, или по судам затаскают из-за срубленного дерева. Не допусти этого, внучек, подскажи, пусть окружат мой дивный сад живой изгородью, вместо молитвы им напомнит зелень, что многие бедствия обрушатся на человека, если он обидит огнем цветущий сад. И тогда снова оживут черешни и абрикосы, почерневшие и угрюмые…»

Братья-земляки, — сказал еще Лучиан, — права моя бабуля, толковая старушка. Что вам стоит ее утешить, Она и сад отдаст, раз поместье уже пожертвовала. Всего-то делов — вырыть канаву вокруг сада и натыкать чего-нибудь, шиповника, или ежевики, или терновника… Пусть ваша крестная спокойно дожидается своего ангела-хранителя, а что до меня — я из-за наследства здесь торчать не собираюсь».