То ли от далеких звуков, то ли от тревоги, разлитой в воздухе, но на сей раз стакан цуйки поунял буйный нрав Сынджеров. Кстати, осталось их трое из всей семьи. Пришел черед Георге Лунгу проникновенным родительским словом напутствовать душу солдата, и он сказал:

— Вот оно как, Аргир… Жил тихо, незаметно, никому глаза не мозолил. А умер, и стал героем…

— Чего ты, Георге, — покосился на него Бану. — Смерть — это случай, бре, орел или решка, и никого не касается, кроме тебя самого.

— Не-ет! — упрямо протянул Лунгу. — Как же так, земля не принимает односельчанина! Тут, братцы, история впуталась, да! И я готов… Думаю, надо послать королю Карлу телеграмму: мол, не уразумеем одной штуки, ваше величество, — жил на земле человек, не без греха, конечно, как все мы, грешные. Но почему он не заслужил похорон?

Василе Бану заерзал на завалинке:

— Та-ак, совсем спятил на старости лет, Георге, за решетку захотел? Нашел героя!.. Война, между прочим, а у меня солдат в сторожке, а немцы нагрянут — всем не поздоровится. Та-ак… — Он вдруг дернул Лунгу за полу пиджака. — Что это за пиджак, Георге, скажи мне? Смотри, одни прорехи, ветер гуляет… Снимай быстренько! Слушай, поносил — дай другому. А ты, Петро Сынджер, штаны скидывай, ничего — лето, тепло, в исподнем домой добежишь, проветришься… Та-ак… Кто ляпнул, что на кладбище непорядок? Ну, где этот военный, покажите мне его! Ты его видел, Георге? А на голову у меня шапка найдется… Раз-два, все мы штатские, люди мирные. Поняли?

Пожалуй, не очень-то они поняли… Ну, нашелся выход, и слава богу. Поднялись, кряхтя, с завалинки, потоптались и двинули к сторожке. Великая штука эта бановская цуйка, смотрите, все распри как рукой сняло. Но сам-то Василе, а? Голова! Его захватила собственная идея:

— А придут с проверкой — скажу: «Здравия желаем, господин патруль! Разрешите доложить: на моем участке все тихо-мирно, граждане, как положено, спят мертвецким сном. Ах да, имеется пополнение, новичок — угодил намедни под шрапнель. Из наших, местный… Бедняга, ни кола ни двора… Ловил мотыльков в поле, попал под обстрел, зашел поплакаться — обидно, и мотыльки куда-то подевались, и хлопцу не повезло. Правда, не своим ходом добрался, но куда подашься, коли живьем свое отбыл? В компанию к тутошним! Вот и лежит-полеживает, приема дожидается к святому Петру-ключнику. А прием — это яма… а яму копать надо, и вижу я, господин патруль, самому надобно браться за лопату, потому как вы военные, и ваше дело воевать!» — Вдруг Бану запнулся, словно обмяк: — Эх, наша жизнь, бре… чтоб ей пусто… Чем черт не шутит, может, это и не Аргир!