Мош Скридон слушал, кивая головой — верю, мол, да-да, согласен, куда денешься — автомат! А Рарица умылась на скорую руку, переоделась и стояла в сенях, дрожа, как от озноба. Правду говорит Надя или от себя приплетает? Она же сегодня и за сестру, и за старшую в доме, вместо матери, и за сваху. Но разве знает женщина правду о другой женщине, истинную правду, как она есть?

Помнит Рарица: Бобу, державший в страхе десятки деревень, понес ее за опушку леса, под зеленый полог-шатер, и она перестала его бояться… Потом прошло время, и он сказал: «…тогда сестру твою полюблю, раз ты, ягодка, опять упрямишься». Как забилась-заплакала Рарица, от ревности разум помутился, схватила Бобу за рукав: «Не ходи-и-и! Не надо-о-о! Делай со мной, что хочешь, вот я — меня возьми, А сестру не трогай. Не тронь сестру, баде, клянусь, застрелю тебя, елси к ней пойдешь!» И он засмеялся, снова взял ее на руки, и от радости она разбила кувшин…

Вернулась Рарица в комнату приодетая понарядней, причесанная, тихо проговорила:

— Так что ж вы здесь-то… Прошу, зайдите ко мне, посмотрите, как живу. — И втроем они перешли к ней во времянку.

Вскоре появился Надин муж, и вчетвером осушили они бог знает сколько кувшинов молодого осеннего вина, болтая с разных разностях и ни словом не обмолвившись о женитьбе.

Когда на улице совсем стемнело и Надя вдоволь наговорилась, муж ее сказал:

— Не забыла ты, женушка, что дети дома одни? Пора бы их накормить да спать укладывать.

И они засобирались, распрощались, как ни в чем не бывало, словно не было в доме жениха с невестой и все давным-давно само собой разрешилось.

А баде Скридон что делает? Бедовая его голова ногам покоя не дает — спрыгнул со стула, щелкнул каблуками, точно гусар в мазурке, и выругался:

— Рэрука! Ах, леший его забери, где тут у тебя хороший топор?

— Что-о-о?!

Глаза ее, светло-голубые, выцветшие, округлились: зачем среди ночи топор в маленькой времянке, где четвертый год живет одиноко безмужняя молодка?

— Да ногу эту отрублю к чертям!

Засмеяться Рарице или испугаться? «Топор… Опять зуб кому-нибудь рвать? Зачем ногу-то рубить? А вдруг Надя лишку наговорила… Ой, глупая я… С одним мужем жизни не было из-за Бобу, теперь этот, на мою голову, с топором под подушкой спит…»

И она — просто, по-детски:

— Баде, так нет топора в доме, один секач…

Тогда баде обнял ее за плечи, как молодого несмышленого рекрута, и сказал мягко, ласково:

— Рара-Рарица, краса-девица… Ох!

И ни тебе целовать-обнимать — уселся снова на стул и давай шнурки теребить на ботинках:

— Что за обувь делают, лихоманка их тряси! Жмет клещами, хоть плачь…