— Так что у вас стряслось?

— Подвиньтесь сюда, поближе, — сказала Рарица мягко: как-никак, этот доктор чуть не вдвое ее моложе. — Хочу совета спросить, подскажите… Простите, вы грамотный, а я из простых… Понимаете, был у меня муж. Нет, не про то… Помните, приходил сейчас муж… мужчина такой, который про делегацию… Ну, а до него я уже была замужем. Не подумайте плохо, с тем развелась, то есть мы разошлись без склоки, полюбовно. И жили хорошо, только детей бог не послал, а мой очень уж хотел, прямо чуть не плачет, бывало. Вижу, изводится, что родить не могу, ну и ушла от него. Ведать не ведаю, что за немочь ко мне привязалась — то ли сглазил кто, то ли завистница наворожила? — подняв голову, Рарица разглядывала потолок. — По сей день гадаю, откуда эта напасть.

Врач слушал вполуха: самое время для лекции по женским болезням…

— Женщина — это такая пропасть, доктор… сама от того натерпелась. Не умею сказать, что со мной, запуталась совсем.

«Ну и денек! Американцами пугают спозаранку, теперь исповедь выслушивай, будто я ей тетушка за стаканом наливки или бабка-повитуха».

— Ночью глаз не сомкнула, доктор, а придумать ничего не могу. Я такая глупая, не могу соврать! Да я не о том… Муж тут заходил, так я спросить хотела — вы ему бумагу выписали, справку, — и махнула рукой, вроде передумала. — Да бог с ней, со справкой. Вот с первым мужем два года прожили — хорошо мирились, а детей нет. Мне бы придумать отговорку, а я возьми да всю правду, как один бандит меня испортил, девчонкой еще… Рассказала, а муж от меня и отвернулся. Сестра говорит, он тебе жизнь заест, если не родишь. Я и ушла. А через три года с этим встретилась, со Скридоном. Надежды у меня уже никакой не осталось, доктор. Все знали, что я брошенка, бесплодная — все равно что богом забытая, тут всякому рада, лишь бы одной не куковать.

Нахлынули на Рарицу былые горести, слезы подступили. Помолчала немного, в себя прийти:

— К чему я говорю? Не потому от первого ушла, что стал меня грызть или там изводить. Это как в лесу — идешь вместе по тропинке, потом развилка, разбежались дорожки, и каждый дальше по своей идет один. В скором времени, прослышала я, женился, детишки народились. Сказать, что любила его, как раньше, не скажу, хоть зла не держали друг на друга.

Лицо Рарицы затуманилось, словно темная грозовая туча накрыла лесное озерко и погасли дневные краски. Врач слушал ее, не перебивая, как слушают рокот далекого водопада.

— …и поехала я в воскресенье в Теленешты. Нет, говорю, любви там уже не было, вот вам крест. Если к кому и тянулась душой, так того человека давно нет в живых — потому, верно, и забыть не могу… А с первым мужем выпало свидеться в Теленештах, приехал и он по своим делам в базарный день. «Как живется-можется, Рарица?» — спрашивает. Так и так, говорю, Петря, помаленьку, не стану жаловаться. Стоим себе, болтаем, как два барышника, когда товар с рук сбыли и заняться нечем. «Ну а ты как, Петря?» — «Слава богу, хорошо живу, — отвечает и как ножом меня полоснул по сердцу: — Два сынка растут и дочка, младшая. Слышь, Рарица, трое у меня, сыновья и дочь», — он говорит, а меня ровно кипятком обварило. «В добрый час, — говорю, — рада за тебя, Петря. Не грех бы стаканчик поднять за здоровье твоих деток. Пусть растут сыновья, как молодые дубки, отцу на подмогу, а девочка — утехой тебе под старость». Что-то еще Петря говорил, на то и ярмарка, посмеяться, пошутковать. Потом он: «Пойдем-ка в буфет, Рара, трогать пора, по домам. Заправимся на дорожку, заодно и встречу отметим. Как тебя вспомню, дурное на ум нейдет. Хорошее было времечко, вот если бы у нас дети… Клянусь, — говорит, — не отпустил бы от себя!»