Так я думал, пока неторопливо бродил по старым кварталам, за крышами которых торчали равнодушные, ненужные мне башни и шпили небоскребов. А в голове, создавая фон для этих мыслей, все звучала песенка, которую пел недавно Петька:

Из пристанского репертуара.

Я опять подумал, что ничего толком до сих пор не знаю о Петькиной жизни на Пристаня́х. И какая же я скотина – ни разу не побывал у Китайца, не сказал ему спасибо за то, что он как мог заботился о Петьке (и о его ненаглядном Кысе)!

Я зашел домой, взял искусственного Кыса и отправился на Пристаня́.

Пристанские обитатели, как в прошлый раз, глазели мне вслед, но никто не останавливал, не спрашивал.

Дорогу я помнил плохо и долго плутал, тем более что не решился идти через «Пассаж». Расспрашивать взрослых мне не хотелось, а ребят смышленого вида я не встретил (неужели все уплыли на «Розалинах»?).

Наконец я отыскал хибару Китайца.

Хозяин, как и в прошлый раз, сидел у входа, что-то мастерил из жестяных полосок. Дайка тут же играла самодельной тележкой с пластмассовыми петушками (они вертелись). Я протянул ей кукольного Кыса, и она молча вцепилась в него. С отчаянной просьбой глянула на отца. Китаец кивнул: возьми. А мне улыбнулся, чуть-чуть:

– Садись. Как Петька?

– Уплыл… – Я присел на чурбак.

– Да, уплыл. Знаю. Приплывет – пусть приходит.

– Придет… Я тоже уезжаю. Может, надолго. Очень…

Китаец, не отрываясь от своей поделки, покивал: бывает, мол.

– Спасибо вам за Петьку.

– Чего там спасибо. Ему спасибо. Хороший мальчик. Помогал. С Дайкой играл… – Он говорил простые слова, а смотрел понимающе, глубоко. Будто знал, куда я иду. В узких глазах – буддийская мудрость.

Я встал:

– Пойду. Прощайте.

Он опять кивнул. И больше не отрывался от жести.

3

3