Казалось, столько всего успело случиться с момента отхода «Розалины». А прошло лишь несколько часов. День едва перевалил за половину.

Я вернулся с Пристане́й домой, и бодрая кокетливая Эдда накормила меня обедом. Огорчилась моим неважным аппетитом и рассеянностью и отнесла это на счет грусти о Петьке. О моих планах она ничего не знала.

Потом я сидел в своей комнате и рассеянно крутил медный глобус со звездами. Где, в каком созвездии звезда, у которой Конус выбрал планету для посадки? Что с ним? Сумею ли узнать, когда окажусь там? И как встретит меня чужая планета?

Но никакого страха не было. Только этакое чувство освобождения вперемешку с грустью.

– Мсье Пьер! Мсье Пье-эр! Вас просит к экрану отец Венедикт.

Я встряхнулся. Уж кто-кто, а отец Венедикт должен знать все.

Он – веселый такой, с ухоженной бородой и гривой – гулко спросил:

– Почему на глаза не показываешься, чадо мое? Все печалишься об отроке? Не горюй, все теперь будет славно. Бог милостив. Приезжай, угощу наливкой из натуральной смородины. Изгоняет хвори и скорбь…

И я поехал к отцу Венедикту.

Сивка-Бурка запрыгал вокруг меня, поднимая ветер своими широкими клетчатыми штанами. Гошка Заяц робко улыбался издалека. Белобрысенький тихий Зайчонок в синей матроске – неискоренимой мальчишечьей одежде трех веков…

За наливочкой – небрежно так, словно о рядовой экспедиции – рассказал я отцу Венедикту о предстоящем деле. Мой беспечный тон его не обманул.

– Надо ли, Пит? Не искушаешь ли судьбу?

– Надо. Иначе вся жизнь теряет смысл… Только там есть возможность узнать все подробно. В том числе и про «Иглу». Про Владика и Николая.

Отец Венедикт встал, перекрестился, махая широкими рукавом:

– Помоги, Пресвятая Богородица… – Потом глянул на меня из-под волос. – Пойдем.

Я понял – куда. И мы поехали в Корабельную церковь.

Оказалось, что у отца Венедикта своя машина – плоский, как черепаха, лимузинчик пыльно-шоколадного цвета. Старенький, без автоводителя. Отец Венедикт в своей шелковой рясе умело сел за руль.

Сивка и Зайчонок увязались, конечно, за нами и вели себя смирно. Приткнулись на заднем сиденье, шептались о чем-то.

В церкви было пусто. Теплились редкие огоньки. На улице уже вечерело, солнце входило в окна желтыми косыми лучами.

Ниша с корабликом была в тени, но лампада освещала икону. Я шепотом сказал за себя и за Петьку Богородице и Сыну: