XXVII

У Верховских были гости. В числе их Сердецкий. Писательским чутьем своим он угадал напряженную нервную атмосферу, сгустившуюся в их отравленном тайным ядом доме, и ему стало душно, как всегда душно здоровому, беспечальному человеку среди больных – жертв эпидемии, все равно: телесной или душевной. Он печально приглядывался своими орлиными глазами к хозяйке дома: давно знакомое, милое лицо Людмилы Александровны казалось ему новым, словно он впервые ее видел.

«Как ее перевернуло! – думал он, – что с нею? о, сколько в ней горя и обиды! И откуда взялось оно? кажется, все в порядке… а между тем – Боже мой, ведь это живая покойница. И это она, именно она – никто другой – очаг заразы уныния, которую я чувствую здесь в воздухе…»

– Здорова ли мама? – шепотом спросил он проходившего мимо Митю, притягивая его к себе за руку.

– Кажется, здорова… – возразил мальчик нерешительно.

– Да? А по-моему, дружок, нет и даже очень нет.

Митя замялся:

– Да и мы так думаем, Аркадий Николаевич, – шепнул он, – только ничего не можем поделать с мамою. Она и слышать не хочет, что больна. До того дошло, что – спросишь: здорова ты? – сердится, вся вспыхнет… Вчера даже прикрикнула на меня: «Нечего мною заниматься! умру – успеете похоронить»… Эх!.. меня так и перевернуло: второй день забыть не могу…

Сердецкий выпустил руку юноши и обратился к женскому обществу, привлеченный частым упоминанием его имени.

– Ты не читала последнего романа Аркадия Николаевича? – удивлялась Олимпиада Алексеевна. – О, чудное чудо! о, дивное диво! Как же это сделалось? Прежде ты знала все его произведения еще в корректуре… за полчаса до пожара, что называется. Уж на что я лентяйка, а как только увидала в газетах имя Аркадия Николаевича, сейчас же послала в библиотеку за журналом.

– Не успела, – защищалась Людмила Александровна, – я в последнее время почти ничего не читаю… времени нет.

– Помилуй! – уличила ее Ратасова. – В твоем будуаре целые горы книг. И знаешь ли? Я удивляюсь твоему вкусу. Дело Ласенера, дело Тропмана, Ландсберга, Сарры Беккер – что тебе за охота волновать свое воображение такими ужасами? Брр… брр… брр… меня бы все эти покойники по ночам кусать приходили!

– Вот начитаетесь всяких страстей, а потом и не спите по ночам, – нравоучительно вставил Синев.

Верховская резко обернулась к нему:

– Кто вам сказал, что я не сплю по ночам?

– Степан Ильич, конечно.

Людмила Александровна закусила губу; щеки ее разгорелись, глаза забегали…

– Степан Ильич сам не знает, что говорит. Ему нравится воображать меня больной и в своих заботах о моем здоровье он так скучен, так надоедлив…