– Я ничего не думаю, – остановил ее литератор, – я только пробую разные предположения, строю хоть сколько-нибудь возможные системы… Ревизанов когда-то считался женихом Людмилы Александровны… Скажите, Елена Львовна, не обижаясь напрасно за нашу общую любимицу: вы не думаете, что старая любовь не ржавеет? и что… тьфу, черт! как трудно говорить о подобных вещах, когда дело касается близкого человека…
– Я понимаю вас, Аркадий Николаевич, – печально сказала Елена Львовна. – Но – нет! Ревизанов был слишком противен Людмиле, она его ненавидела…
– Вот именно, как вы изволили выразиться, он был ей уж как-то
– Следовательно, по вашему мнению…
– По моему мнению, Ревизанов увлек Людмилу Александровну; между ними, вероятно, были свидания; и… и тогда объясняется, где провела она свои таинственные сутки, когда ее не было ни дома, ни у вас в деревне…
Елена Львовна сурово молчала.
– Не похоже все это на Людмилу, – сказала она наконец тихо, с сомнением в голосе.
Литератор пожал плечами:
– А между тем все данные говорят за мое предположение. И ее таинственное исчезновение, и этот посмертный интерес к человеку, которого она будто бы ненавидела, и удрученное состояние, небывалая замкнутость в самой себе, очень похожая на раскаяние, на поздние угрызения совести…
Елена Львовна вздрогнула.
– В чем? – быстро вскрикнула она, бледнея.
Сердецкий, не глядя, ответил странным, протяжным голосом:
– Как в чем? Да разве может легко отозваться падение на такой женщине, как Людмила Александровна?
У Елены Львовны отлегло от сердца, и краска возвратилась на лицо ее.
– Да… вы вот о чем, – пролепетала она.
А он говорил, делая вид, что не замечает ее волнения.
– Сдается мне, что они – Ревизанов и Людмила Александровна – виделись в ночь пред тем, как этот несчастный был зарезан…
– Но ведь в таком случае!.. – вскричала Елена Львовна.
– Что? – холодно спросил Сердецкий.